Седина в бороду
Шрифт:
Сэр Мармадьюк быстро вскинул голову и заметил, как в густом кустарнике мелькнула и скрылась потрепанная шляпа.
– Ты заметил, Джон?
– Наверное, такой же путник, как и мы, дитя мое.
– Но тогда почему он прячетсяЭ
– Подержи-ка Горация, а я пойду взгляну.
С этими словами сэр Мармадьюк быстрым шагом устремился вперед, внимательно вглядываясь в колючие заросли, но сумел заметить лишь всю ту же потрепанную шляпу, быстро скрывшуюся за кустами шиповника. Сэр Мармадьюк нахмурился и ускорил шаг. Вскоре ему удалось разглядеть пригнувшегося человека, бежавшего, несмотря на неудобную позу, очень быстро. Сэр Мармадьюк
– Ты разглядел его, Джон?
– Да. Обычный человек небольшого роста.
– Он не с Боу-стрит? Ты уверен, Джон?
– Совершенно уверен, так что не беспокойся, дитя мое. – Но, заметив в глазах девушки ужас, он принялся беззаботно болтать об «удивительном городе», до сих пор вызывавшем живой интерес Евы-Энн. – Лондон, дитя мое, стоит с незапамятных времен. Под его мостовыми покоятся останки прежних Лондонов – бриттского, датского, саксонского, норманнского, эпоха за эпохой и…
– Так ты не уверен, что это не переодетый полицейский с Боу-стрит? – внезапно прервала она его рассказ.
– О, Господи, – начал он, но тут же замолчал.
Где-то совсем рядом раздался голос, до крайности хриплый и неблагозвучный. Путники ступили под сень крошечной рощицы чахлых деревьев, и здесь, под искривленным стволом наши герои обнаружили маленькую и чрезвычайно грязную палатку. Рядом сидела старая, сморщенная карга, такая же оборванная, грязная и ветхая, как ее жилище. Джентльмен и девушка остановились, а старуха снова что хрипло прокаркала и поманила их кривым костлявым пальцем.
– Ух ты! – Отталкивающая усмешка еще больше обезобразила ее лицо, пронзительный взгляд сверкнул из-под седых космов. – Экий блестящий джентльмен и какая хорошенькая леди. Ну-ну! Глаза старой Салли все еще зорки, они видят даже сквозь кирпичную стену, так что, господа хорошие, вам следует быть со старой Салли подобрее и полюбезнее.
Она залилась хриплым смехом, покачала головой и принялась посасывать короткую глиняную трубку.
Сэр Мармадьюк, облокотившись о почесыватель, с огромным интересом наблюдал за ужимками древней сивиллы.
– Что вам угодно, почтенная? – спросил он.
– Пенни! – проскрипела старуха, не вынимая трубки изо рта. – Подарите старой Салли один пенни! Подарите двухпенсовик, пожертвуйте гроут, киньте мне таннер, дайте мне, дайте шиллинг, мой красавчик, мой достойный джентльмен!
– А почему вы называете меня джентльменом? – осведомился сэр Мармадьюк, шаря в кармане своего просторного сюртука.
– Потому что старая Салли видит куда дальше собственного носа! Такой благородный джентльмен путешествует пешком по пыльным дорогам, да еще в сопровождении прелестной юной леди! Куда путь держишь, милашка? Куда направляешься, моя птичка? В Лондон, не так ли?
Еве, оцепенев от испуга, не могла отвести взгляда от злобного лица старой карги.
– Лондон, ого! Выкладывай пять шиллингов, мой благородный красавчик, а то и десять. Нет, дай-ка мне гинею, или лучше пять!
– Почему я должен давать тебе пять гиней?
– Потому что у меня острый взгляд! А твое благородное лицо небрито! А твои прекрасные волосы не стрижены! А твои изящные руки так нежны и белы! Ты важный джентльмен, дружок, очень важный. А я так стара и мудра, что вижу гораздо больше прочих!
– И что же ты видишь?
– Кто-то ищет кого-то! Кого
Соболиные брови сэра Мармадьюка едва заметно нахмурились, а в глазах мелькнула тревога.
– Семь гиней – это очень большие деньги, – сказал он задумчиво.
– Семь? Ого-го! – прокаркала старуха, осклабившись. – Ну, тогда восемь! Что для такого знатного господина восемь гиней?
– Хм! – Сэр Мармадьюк посмотрел прямо в злые глаза старухи, острыми буравчиками шарящие по его лицу. – Но скажите же мне, за что я должен вам платить?
– За очень ценную вещь! – хрипло хохотнула ведьма. – Ценная вещь по дешевке! Да за нее любых денег не жалко! Так что гони десять гиней, и назовем это сделкой. Десять гиней, милок, за то, что не имеет цены. Всего десять гиней!
Она выпустила из своей рубки клуб едкого дыма, и злобно зыркнула на девушку.
– Пожалуйста, Джон, пойдем! – прошептала Ева, тронув сэра Мармадьюка за руку.
Но тот лишь ободряюще улыбнулся ей и вновь уставился в хитрые глаза старой ведьмы.
– Так вы говорите, десять гиней.
– Двенадцать, милок! Двенадцать гиней за благословение старой Салли и за кое-что еще, за что другие не пожалели бы и сотни, а я прошу-то всего лишь жалких двенадцать гиней.
– Значит, уже двенадцать? – улыбнулся сэр Мармадьюк. – И что же взамен?
– Твоя жизнь, милок! – проскрипела старая карга, ткнув в него трубкой. Ева крепко ухватилась за руку своего спутника и тихо ойкнула, а старуха затрясла головой в приступе злорадного смеха. – Его жизнь, моя милая! Всего лишь его жизнь! А я прошу только двадцать пять гиней, дайте же двадцать пять гиней старой бедной Салли, которая видит грядущее…
Тут она в замешательстве замолчала, ибо сэр Мармадьюк рассмеялся.
– Бедная старуха! – Он бросил ей шиллинг. – Она совсем спятила.
Ведьма схватила монету скрюченными пальцами и что-то бессвязно забормотала. Сэр Мармадьюк уже было повернулся, чтобы уйти, когда заметил Горация, всеядное создание, увлеченно жующего полотняный полог палатки. Внутренность убогого жилища приоткрылась, Ева схватила уздечку и оттащила разбойника прочь, но сэр Мармадьюк продолжал смотреть туда, где мгновение назад увидел лицо – лицо, которое он узнал. За его спиной старуха чем-то шебуршала и монотонно завывала. Он обернулся, та со вздохами и ужимками извлекла из кармана изодранного передника и протянула джентльмену сложенный лист бумаги. Взяв листок, сэр Мармадьюк повернулся лицом к Еве и только тогда развернул его.
УБИЙСТВО!
НАГРАДА ПЯТЬДЕСЯТ ФУНТОВ
ЗА МЕРТВОГО ИЛИ ЖИВОГО!
11 июня Чарльз Брендиш, эсквайр, проживавший в Рэдли-Хартинг в Сассексе, был жестоко убит. Убийца – предположительно, ЧЕЛОВЕК БЛАГОРОДНОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ. Настоящим извещается, что всякий, кто располагает информацией, способной пролить свет на местонахождение КРОВОЖАДНОГО НЕГОДЯЯ, получит…
В этот миг скрюченная рука цапнула лист и вырвала его у сэра Мармадьюка. Джентльмен обернулся, но старуха уже спрятала объявление в недрах своего грязного тряпья и теперь взирала на нашего героя с нетерпеливой алчностью.