Седьмая чаша
Шрифт:
— Лондон и его окрестности не так просто прочесать. Говорят, в Лондоне живут шестьдесят тысяч человек, и с каждым годом это число увеличивается.
— Ага, а богомольный народ подозрительно зыркает на любого, кто задает вопросы, даже если это Харснет.
— Убийца как раз и рассчитывает на обезличенность и анонимность, царящие в этом человеческом улье. Он не смог бы орудовать столь безнаказанно в каком-нибудь деревенском приходе или даже в маленьком городке. Там его изловили бы в два счета.
— Харснет называет его сумасшедшим
— Этот человек не одержим, — ответил я и решил рассказать Бараку о своем разговоре с Гаем.
И пока, оказавшись в районе Холборн, мы ехали вдоль богатых домов, выходящих фасадами на северную сторону, я поведал ему историю де Реца и Стродира.
— Они убивали потому, что получали от этого извращенное наслаждение, и ни Бог, ни дьявол были тут ни при чем.
Барак неохотно кивнул.
— То же самое можно сказать о любом из сильных влечений, которым подвержены мужчины. Если у кого-то возникает неудержимое желание избивать шлюх или заниматься содомией с мальчиками, то он, не в силах устоять, отдается во власть своей страсти. А в остальном этот человек может быть совершенно нормальным.
Барак искоса глянул на меня.
— Лорд Кромвель знал и пользовался этим с помощью своих шпионов в саутуоркских борделях. Они там высматривали посетителей, отличавшихся, гм, необычными пристрастиями.
— Понимаю, — тихо сказал я. — Это одержимость. Тайная, всепоглощающая одержимость жестокими убийствами.
Преодолев плотную толпу, собравшуюся в Смитфилде по случаю базарного дня, мы оказались на Чартерхаус-сквер. Там, на ступенях старой церкви, сидели всего трое нищих — два старика и старуха. Они были настолько стары и измождены, что вряд ли смогли бы пройти и десяток шагов. Остальные попрошайки переместились на рынок. Интересно, подумалось мне, помогают ли они трем этим немощным старикам, делятся ли с ними хотя бы крохами той скудной милостыни, которую получают сами?
Возле ограды, к которой мы привязали Сьюки и Бытие, стояли еще несколько лошадей. Дверь таверны была открыта. Внутри гудел народ. За одним из столиков сидели гуртовщики со Смитфилдского рынка, за другим накачивалась элем оборванная троица с дублеными физиономиями, принадлежавшая, как я рассудил, к братству нищих. Вдовушка Бьюнс и Локли обслуживали клиентов. Толстяк метался между столиками и буфетной стойкой.
Стоило нам войти, как клиентура «Зеленого человека» воззрилась на нас с нескрываемым интересом. Локли и вдова переглянулись.
— Нам хотелось бы переброситься с вами парой слов, — громко сказал я.
— Идемте в заднюю комнату. — Голос Локли был тихим и злым.
Посетители проводили нас любопытными взглядами, а через минуту к нам присоединилась миссис Бьюнс. Задняя комната представляла собой унылую каморку, где из мебели стояли лишь стулья да исцарапанный стол. Я не стал прогонять вдову, подумав, что по неосторожности она может сболтнуть что-нибудь интересное.
—
Он стоял, сжимая кулаки и буравя нас злым взглядом своих глубоко посаженных глаз.
— Но-но, полегче, посудомойка! — рявкнул на него Барак. — Не разевай пасть на джентльмена, прибывшего с поручением от коронера его королевского величества!
Локли сразу сник, пожал плечами и со вздохом сел на стул. Миссис Бьюнс осталась стоять рядом с ним.
— Что вам угодно? — уже гораздо вежливее спросил Локли.
— Мы так и не нашли лекаря Годдарда.
— Чтоб он сдох!
— Вы точно не знаете ничего, что могло бы помочь нам в его поисках?
— В прошлый раз я рассказал вам все, что знал. Годдард не интересовался лечебницей для мирян. Он, хоть и ругал меня за невежество, взвалил на меня все заботы о пациентах. Мне приходилось все делать самому. А все потому, что он считал этих больных всего лишь досадной обузой.
— А тех, кто лечился в монастырской больнице и за которыми ухаживал молодой Кантрелл?
— О них Годдард заботился больше, в противном случае ему пришлось бы держать ответ перед братией. Он присматривал за Кантреллом и даже сделал ему очки, когда стало ясно, что тот едва-едва видит.
— Раньше я сообщил вам, что мы расследуем убийство. Так вот, у нас есть основания полагать, что человека убил Годдард.
— Как?
— Этого я сказать не могу, но убийство было совершено с невероятной жестокостью.
Я был готов поклясться, что Локли испытал облегчение. Он рассмеялся с оттенком презрения.
— Годдард никогда ни на кого не напал бы. Он был холодный человек и ленив, как дьявол. Если он нужен, его никогда не дозовешься. А еще у него было полно денег, я это точно знаю. С какой стати ему кого-то убивать?
Я медленно кивнул и сказал:
— Не сомневаюсь, вы верите в то, что говорите.
Я посмотрел Локли прямо в глаза.
— Но я уверен, что вы скрываете от нас что-то, имеющее отношение к Годдарду. Советую вам рассказать все.
Локли крепче сжал в кулаки лежавшие на столе руки — большие, грозные, огрубевшие от тяжелой работы. Его лицо побагровело.
— Да оставите вы меня когда-нибудь в покое?
Его выкрик заставил меня вздрогнуть от неожиданности, а Барака — потянуться к шпаге.
— Я ничего не знаю! Ничего! Отстаньте от меня! Всю жизнь мной кто-нибудь помыкал! Пациенты, Годдард, тот чертов брадобрей-хирург, который внушал мне, что я проклят.
Он обернулся и уставился на миссис Бьюнс.
— И ты! — Локли уронил голову на руки и простонал: — Я уже сам не знаю, на каком свете живу…
Барак был поражен таким искренним, почти детским всплеском эмоций. Этель Бьюнс стояла, поджав губы, в глазах ее блестели слезы.
— Что вы скрываете, мастер Локли? — мягко спросил я. — Расскажите, и, возможно, вам станет легче.