Седьмая пятница
Шрифт:
— Тогда вопрос ребром, Браул. Ты любил меня?
— Да…
— Хорошо. И все-таки струсил. Ладно, бывает. Современные мужчины ничем не гнушаются. Чтобы не идти под венец, они готовы на бесчестье.
— Вот именно, — сказал я. — И с этой точки зрения мне непонятно, почему ты скрыла это и, судя по всему, убедила Гермиону молчать!
— Был болваном ты, Браул, болваном и остался! — улыбнулась Талула. — Зачем жечь за собой мосты?
— Но я же сжег!
— Тебе так казалось.
— Э…
— Я не стала выносить
— Да, ты права. Пришлось бы всем и каждому рассказывать предысторию.
— Вот именно. Поэтому я поговорила лишь с Гермионой, попросила у нее совета.
— И что же?
— Она посоветовала повременить, пока все не уляжется. Понаблюдать. Подождать. Я согласилась и взяла с нее клятву, что она ничего тебе не скажет. Почему ты вздыхаешь?
— Диву даюсь. Эта егоза ни разу не проговорилась, ни полусловом, ни намеком не дала понять, что в курсе дела. И это Гермиона! Ты уверена, что мы говорим об одном и том же человеке?
— Сто процентов.
— Выходит, я абсолютно ее не знаю.
— Не расстраивайся. — Талула погладила меня по голове. — Это не так уж и страшно.
— Тебе легко говорить, а мне с этим жить. И бояться каждую минуту нового сюрприза. Правда, Гермиона похожа на глубоко законспирированного шпиона?
— Верно, что-то в этом есть.
— Талула…
Чш-ш! Всякие разные подробности мы обсудим позже, ладно? Нет времени. Я пригласила тебя сюда, чтобы выяснить главное.
— Главное? Талула, ты меня путаешь!
— Еще один вопрос ребром. На сегодня последний. Ты любишь меня?
Попытка отлепить язык от неба, к которому он припаялся-таки, ни к чему не привела.
— Браул, мне очень важно знать! — прошептала чародейка, склоняясь надо мной. — Я ведь имею на это право.
— К… к… конечно, имеешь.
— Ну так скажи, ты по-прежнему испытываешь ко мне те же чувства?
Я молчал. Никто не мог прийти ко мне на помощь в эту трагическую минуту. Разрываемый всевозможными эмоциями, ваш покорный окончательно запутался. Пытаясь думать о последствиях правдивого ответа, я фырчал, хмыкал и теребил край камзола. Соврать? А какой смысл? Ложь может положить начало новой катавасии, которую мне уж точно не расхлебать! О спокойной жизни придется позабыть раз и навсегда — и в скором времени я просто сгину на просторах вечности под напором суровых испытаний. И потом, как я могу нанести Талуле еще один такой удар? Не будет ли ложь сравнима с предательским тычком дубинкой из-за угла (я имею в виду схожесть эффектов)?
Нет, гордость Невергоров не позволит мне так поступить. Хотя в моем лице наш древний род многое потерял, но кое-что в загашниках осталось.
— Да, — сказал я, обливаясь потом.
Струхнул я в тот момент, пожалуй, посильнее,
Я зажмурился, ожидая немедленных репрессий. Зажмуриваться совсем нелишне, если есть причины полагать, что твоя бывшая возлюбленная в любой момент способна превратиться в разъяренную мегеру.
Но Талула не превратилась. Ожидая услышать поток демонической брани (хотя ни в чем подобном чародейка ранее замечена не была, но кто знает?), я уловил лишь тихое задорное хихиканье, а потом меня поцеловали в щеку с последующим ушелестением в сторону двери. Створки слегка скрипнули. Следом за этим на меня опустилась гробовая тишина.
Талула смылась. В библиотеке я был один. Словно таракан, забравшийся в продуктовый чулан к беднякам и сообразивший, что ошибся адресом.
Глава 18
В таком виде, не отвечающем, мягко говоря, привычным представлениям о психически здоровых людях, меня и застала Гермиона. Сердитым вихрем она влетела в библиотеку и проорала:
— Вот ты где! Они уже усаживаются! Тебя только и не хватает! Вставай!
Сладить с нею не было никакой возможности. Сестрица оторвала меня от стула, даже не подозревая, что я об этом думаю.
— Ты, глупый взрослый ребенок, и когда ты только возьмешься за ум! — возмутилась чародейка, протащив меня три метра по коридору. — Я устала с тобой нянькаться! Вот возьму и брошу — и выпутывайся сам! Знаешь, за эти годы столько накопилось! Я борюсь с искушением вылить это все на тебя. Хорошо хоть сегодня закончилась эта комедия!..
— Какая?
— С тобой и Талулой! Я устала держать язык за зубами! Для женщины молчать — одно из тяжелейших испытаний, какие только выпадают на ее долю. Изо дня в день тебя разрывают ценные сведения, эмоции, планы мести и тому подобное, а ты не имеешь права и рта раскрыть, потому что дала клятву! Больше никто не заставит меня помалкивать. Я буду горланить обо всем, что знаю, всегда и везде!
Гермиона остановилась и прислонила меня к стене. Я поехал вбок, но она вернула меня в прежнее положение.
Видя, что я по-прежнему вне кондиции, сестрица закатала рукава.
— Ну все, ты сам напросился! Пеняй на себя, дорогой!
— Что ты хочешь де…
— Предметная архивация!
— Что-о?
— Ты переполнил чашу моего терпения! К тому же я еще ни разу не пробовала это заклинание на людях. С мышами, впрочем, получалось неплохо, поэтому не волнуйся!
Я замахал руками, но защититься не сумел. Гермиона отступила на пару шагов, извлекая волшебную палочку из сумочки.
— Я не могу нести тебя на себе. Так или иначе, до столовой ты побудешь… чернильницей…