Седьмая жена
Шрифт:
Плоское балтийское солнце, сильно порастратившееся где-то на карельскую бруснику, на невские сосны, на эстонских коров, на псковские ромашки, приятно согревало кожу. Мелада прижимала к щеке стакан пепси-колы, покрытый ледяной испариной. Сегодня она первый раз сама поднялась на палубу. Блаженствовала. Время от времени опускала ногу с шезлонга и гладила теплый настил босой ступней. Антону жалко было разрушать ее безмятежность. Но внезапная смутная догадка жгла язык. Ему необходимо было с кем-то поделиться. Он плюхнулся на шезлонг рядом с ней и спросил, в силах ли она поговорить о тягостном и мрачном.
– О том, как погибла ваша жена?
– Да, да, – с надеждой сказал Антон.
– Я и сама не могу выкинуть из головы ее историю. Такая ужасная смерть.
– Такое случается раз в десять, двадцать лет. Шансы – один на миллиард. Но она словно предчувствовала. Каждый раз, когда мы проезжали это место на шоссе, она потешалась над выставленным знаком «Берегись падающих камней». «Ну что, что мы должны делать? – спрашивала она, смеясь. – Как беречься? Выйти из машины и толкать ее перед собой, оглядываясь на вершину скалы? Искать объезд? Раскрыть зонтик?» Полицейский сказал мне, что на шоссе не осталось следов от шин. Это значит – она даже не успела нажать на тормоза. Миг – и ее не стало.
– Вот видите. Это, конечно, слабое утешение – но все же…
– Потом я читал статистику. Около пятидесяти тысяч человек гибнет каждый год в автомобильных катастрофах. Около тысячи – в авиационных. Столько-то – от смерчей и наводнений, столько-то – под обвалившимися постройками, столько-то – от взрывов и пожаров, столько-то – от отравлений, столько-то тонет, столько-то кончает с собой. Но во всех этих смертях можно найти виноватого. Пьяный шофер, отказавшие тормоза, зазевавшийся авиадиспетчер. Смерч и наводнение приближаются у нас на глазах, от них можно укрыться. Против пожаров есть дымовые сигнализаторы, прыскалки, огнетушители. Даже если рушится мост и машина падает в реку, виноватой будет строительная фирма, допустившая просчет или недосмотр. Но камнем с небес – тут виноватых нет. И в этом весь ужас. Эти случаи даже не включены в статистику.
– Мой младший брат служил в армии и попал в автомобильную катастрофу. Он не рассказывает подробно – военная тайна, – но я думаю, что это была не автомобильная катастрофа, а танковая. Он потерял четыре пальца на правой руке.
– Я превратился в какой-то манекен. Друзья говорили про меня: «Он никак не может прийти в себя от горя». На самом деле это было уже даже не горе. Какой-то затянувшийся обморок. Сознание будто пряталось в нем, как улитка. Горе-раковина. При этом я ходил, разговаривал, занимался делами. Вернее, так мне казалось, когда мои клерки говорили мне, что я не сделал того, что обещал, не подписал нужные бумаги, не оплатил просроченные счета, я сердился на них, кричал. Было бы гораздо лучше, если бы я запил или попал в психиатрическую лечебницу на пару месяцев. Персонал у меня был обучен, и худо-бедно они бы поддерживали дело до моего выздоровления. Но я являлся в контору каждый день, уверенно брал у секретарши гору распечатанных писем, просил не звать меня к телефону, запирался в кабинете и сидел над ними не в силах понять ни единого слова. Это был какой-то кошмар. Иногда, придя в себя, я замечал, что сижу над вставленным в машинку листом бумаги четыре часа. Но тут же сознание исчезало, пряталось в свою защитную скорлупу, и я просиживал над пустым листом до конца дня.
Дела шли все хуже. Мои помощники начали увольняться. Клиенты подавали в суд за причиненные им убытки. А я все так же проводил день за днем в тупом оцепенении и так же гневно отгонял всех, кто пытался мне помочь, кричал: «Перестаньте меня учить! я знаю, что делаю!» Через год я был разорен полностью.
– Но неужели не нашлось ни одного близкого человека, который сумел бы вывести вас из этой летаргии? Отыскал бы слова, встряхнул, прорвался, взял бы на себя ведение дел, отогнал вашего страшного Горемыкала?
– Прорвался? Нет, в Америке это не принято. Каждый должен сам справляться со своими неприятностями. С большими и малыми несчастьями. Иногда
Антон в возбуждении спустил ноги с шезлонга, сел лицом к Меладе. Она смотрела на него выжидательно, словно знала ответ, но не могла нарушить запрет на подсказки.
– Да, теперь я убежден, что не столько утрата жены, сколько страх перед Насылающим Горемыкала вогнал меня тогда в обморок на целый год. У меня словно бы отняли закадычного врага, которого я знал и который был мне по силам, и вместо него поставили лицом к лицу с Неведомым. Рухнул привычный строй всей жизни. И знаете, когда я это понял? После нашего вчерашнего разговора. Да, я вышел из того обморока, снова живу. Но не так, как раньше. Ибо эта мысль сверлит меня почти каждый день. Кто, кто, о, кто – ради всех святых! – насылает на нас Горемыкала?
Мелада молча всматривалась в белесый балтийский горизонт, пробовала языком острие соломинки в стакане. Если люди дошли до изобретения отрицательных чисел, почему никто не додумался до понятия отрицательных движений – пальцев, глаз, губ? Ее минус-улыбка тревожила Антона, сбивала с толку.
– Конечно, у меня нет ответа на этот вопрос, – сказала она наконец. – Но мне кажется… Вернее, я абсолютно убеждена… Что из всей этой истории… Из вашего несчастья и размышлений о нем вы сделаете… Вы напишете очень интересную радиопередачу…
И опять он так и не смог понять, иронизирует ли она или говорит серьезно.
8 часов вечера. «Вавилония» стоит в миле от финского берега. Все кончено. Пабло-Педро предал нас. Перешел на сторону террористок. У него автомат. Они прикрепили термос с бомбой к топливному баку. Уверяют, что это только предосторожность. Чтобы мы не могли включить двигатель и помчаться доносить на них полиции. Что через два часа они будут в безопасности у надежных друзей на берегу и по радио отключат взрыватель. И в моем браслете тоже. Тогда браслет откроется сам собой и упадет.
Но я не верю. Мне кажется, они способны на все. В Дахау перед газовыми камерами людей тоже уверяли, что их ведут в баню. Играла музыка. Не для того ли они и фотографировались с нами? чтобы доказать в случае ареста, что были с нами в самых дружеских отношениях. Плыли себе и плыли, а потом высадились на берег – вот и всё, что они знают. А отчего произошел потом взрыв и когда – понятия не имеют.
Я должен был с самого начала пожертвовать собой и спасти остальных. Но духу не хватило. Ольга, ты знаешь, я не боюсь боли, но одна мысль о разрываемой на части человеческой плоти…
– Всем, всем стать на колени вдоль борта! – Ингрид прихлопывала в ладоши, как воспитательница в детском саду. – Взяться руками за перила!
– Что происходит? – спрашивала растерянная Мелада. – Это новая игра? Я не хочу становиться на колени. Зачем?… Мне очень больно наклоняться…
– Так надо, так надо, так надо, так надо, – напевала Ингрид, застегивая наручники на запястьях вавилонцев.
– Делайте, как они велят, – сказал Антон.
Гудрун уже была внизу, в спущенном на воду мотоботе, укладывала сумки и запасы. Радиопередатчик «Вавилонии» тоже был снят и конфискован борцами с мировым филателизмом. Застывшие кукольные улыбки ни на минуту не исчезали с их лиц.