Седьмая жена
Шрифт:
Они докружились в своем дамском танго, и она разочарованно повела его в угол – знакомить и делить с остальными. У жонглера Кости были сочные южные глаза, изливавшие на собеседника жар преданности, внимания и готовности то ли поделиться своим последним рублем, то ли, наоборот, чужой прикарманить безраздельно. Бригада из Москвы? Потерялась племянница? Да он все свои дела бросит, ночей спать не будет, пока не найдет. Вот ребята не дадут соврать, знают, какой он человек. Надежный. Скала. Только для этого ему сначала придется сделать несколько телефонных звонков разным людям. Есть у эстонского корреспондента двухкопеечные монеты? Какие приметы у племянницы?
После
– Что-то холодает быстро, – протянул он доверительно. – Сейчас бы выпить в самый раз. Да где ж его взять, выпить-то?
Предусмотрительный Антон гордо похлопал себя по карману и выдвинул наверх бурбоновое горлышко. Жонглер закатил сочные глаза к черному небу. Он знал, чувствовал, что встретил исключительного человека, но что такого… такого душевного, тонкого… Нет-нет, лучше не здесь. А то налетят так называемые друзья, всякий захочет примазаться.
Они перешли за угол, вошли в темную подворотню. В руках Кости появились две стеклянные стопочки. Он не мог удержаться, подбросил их в воздух, поймал у себя за спиной, подставил под зажурчавший ручеек. Выпил и вдруг от души, без притворства закручинился.
– Ну вот, Антон, скажи хоть ты мне по совести: почему у вас, эстонцев, все есть, чего у нас нет? Живем рядом, земля одна, дождей поровну, картошка одинаковая. Но при этом у тебя галстук иностранный, полботинки крокодиловые, на руке часы, как кремлевские куранты, а в кармане такая сласть, что от одного глотка душа возлетает, как белые паруса. Я же, рисковый мастер своего дела, жонглирую бензопилой «Буран» в работающем состоянии на второй скорости, и при этом мне даже ликеру «Вана Таллин» не достать, ни в гостиницу «Выру» швейцар ваш ни за что не пустит.
Антон допил свой стаканчик, вернул его Косте и взялся обеими руками за узел галстука. Пальцы тыкались друг в друга суетливо и виновато, тянули не те концы не в ту сторону. Недоверчивый увлажненный взгляд следил за ними неотрывно. Когда галстук наконец выполз из-под воротника рубашки и повис на шее рискового жонглера, тот только выдохнул в изумлении:
– Мне?!
В знак подтверждения Антон достал канадский бурбон и снова наполнил стаканчики. Костя опрокинул свой залпом.
– Как, значит, твою племянницу звать? Голда? Голда Козулина? Или Чичикова? Из-под земли достанем… Ничего не бойся… Да я… да для такого друга!..
Дай-ка еще две копейки… Бегу!.. Жди здесь, не сходи с этого места…
Он вернулся через пять минут и сказал, что в одном месте нет и в другом общежитии не нашли, но в третьем точно – есть бригада из Москвы, человек сто, так что верный друг пошел проверить по списку. Надо подождать.
Они выпили еще по стаканчику.
– Ну а по-честному, между нами, Антон, как дружок дорогой дружку золотому – сколько выложил за костюмчик заграничный? Мне просто интересно, как у вас в Таллине с фарцовкой… Ведь в порт суда приходят, морячки того привезут, штурмана – этого, да и капитаны небось не отстанут… Эх, мне бы в загранку хоть раз сходить!.. Говорят, на туристские лайнеры нанимают концертные бригады – пассажиров в плавании развлекать… Уж я бы их развлек, я бы подготовил смертельный номер. Есть задумка одна – жонглировать тремя живыми гадюками…
Он
– Есть!.. Нашлась твоя Голда!.. Чтоб Костя да не нашел!.. Допиваем и едем… По Киевскому шоссе километров десять… Эх, до чего приятно другу помочь…
Он не дал Антону выбросить опустевшую бутылку. («Да я в ней буду портвейн „Три семерки" хранить и нюхать по праздникам!») Он повел его к фонарному столбу, около которого стоял прикованный цепями мотоцикл с коляской. Отпирая замки, распутывая узлы, он объяснял Антону, что дисциплина в Интернациональном отряде из Москвы – как в армии. В восемь двери запирают – и все. Но его друг там как раз сторожем, и он согласился вызвать Голду и выпустить ее на улицу ненадолго.
Холодный ночной воздух кинулся им навстречу.
Пряча лицо за плексиглазовым щитком, Антон думал, что все случилось слишком быстро. Что он не успел подготовить нужных слов. Какими аргументами он сможет убедить ее уехать с ним? И нужно ли ей уезжать? А может быть, эта армейская дисциплина, этот тяжелый физический труд днем и общежитская теснота ночью – как раз тот последний, важнейший курс, которого не сможет дать ей никакой американский университет? Но если судьба позволила ему найти ее так быстро, может быть, судьба подскажет ему и нужные слова? Не мудрее ли довериться ей во всем, а самому теперь уже только упиваться скоростью, хмелем, чистым от холода ветром, тающим чувством счастливой гордости в груди. Доплыл, доехал, доврался, доиграл – нашел, отыскал!
Мотоцикл свернул на проселок. Луч фары заметался по бревенчатым стенам, по изгородям, по проносящимся стволам. Двухэтажный дом, около которого они остановились, тяжело и тихо скользил по ночным тучам. Горела только одна лампочка над крыльцом.
– Раньше тут школа была, – прошептал Костя. – А теперь опустели деревни, школьников не набрать. Деревенские в город бегут, городских в деревню шлют. Эх, запуталась жизня!
Из стены дома вышел коренастый мужчина и неслышно подошел к ним. В свете далекой лампочки можно было разглядеть гимнастерку без погон, полосы тельняшки в вырезе, неулыбчивое лицо, разделенное загаром на две половины – белую верхнюю и темную нижнюю.
– Вот, Антон, это Родя, тот самый сторож… Знакомьтесь… Выглядит он мрачным, но на самом деле добрейшая душа…
Антону показалось, что голос жонглера звучал нервно. Неужели совершаемое ими нарушение всесильного Порядка было таким серьезным? Страж Родя молча взял приятеля за локоть, отвел в сторону. До Антона доносились обрывки тихого разговора. Слова были по большей части ему незнакомы. Что такое «башли», «шмотки», «шкары», «клево», «фарт»? Так или иначе, им, кажется, удалось договориться. Возвращаясь, Костя кивал и поглаживал воздух открытой ладонью.
– Ты пойдешь с ним за школу, постоишь немного, и он тебе ее выведет – океюшки? И уж там отблагодаришь его чем можешь. А я здесь подожду, покараулю вас. Если кто появится – свистну.
Родя раздвинул в улыбку нижнюю, пропеченную солнцем – афганским? ангольским? йеменским? – половину лица.
Антон пошел за ним.
– За мануфактуру отвечаешь! – шепотом крикнул им вслед Костя.
Сзади к зданию школы примыкала небольшая терраса. Родя поднялся по ступеням первым, посветил карманным фонариком. Взял из угла метлу и стал сметать палые листья, пыль, птичий помет. Смущенный Антон сказал, что в такой чести нет необходимости, что они с Голдой вполне могут постоять и поговорить на не очень чистом полу.