Седьмая жертва

Розова Яна

Банально заявлять, и Лика никогда такого не заявляла, что Олег пел только для нее. Он вообще не смотрел со сцены на Лику, зато после репетиции и традиционного разбора полетов, который мог длиться часами, Олег всегда спрашивал у своей подружки, что она думает об игре пацанов.

А что могла думать Лика? Она мало разбиралась в том, что постепенно становилось смыслом жизни ее друга, ее парня, ее любимого, ее бывшего любимого. Так было всегда, с самого начала, и Лика этого не скрывала.

Она пыталась отвечать на вопросы Олега, она честно слушала все песни, все партии и все инструменты, она

даже помогала Олегу писать стихи к его первым композициям, пафосным и неумелым. Но эта добросовестность была еще хуже тотального неприятия, ведь в итоге Олег почувствовал ложь.

В том, что в юности она не смогла понять Олега, не смогла стать ему другом, музой, единомышленником, Лике хотелось бы обвинить маму, запретившую ей садиться в раннем детстве за пианино, а может, и собственную бесчувственность к музыке – ведь запретный плод для нее так и не стал сладким. Но это ничего не меняло.

Много лет спустя, будучи уже замужем, она тайно купила кассету с записями одного из концертов «Алхимика». И только тогда Лика узнала свою соперницу в лицо. Она была хороша – нежная, сильная, обаятельная. В свое время Лике стоило бы постараться полюбить ее, а не пытаться ей противостоять, потому что музыка Видаля могла дать очень много счастья и ей самой. Вот только нужный момент она упустила. Лика должна была много лет назад поверить в Олега и остаться с ним рядом в горе и радости.

А теперь она слушала голос Видаля, только если дома отсутствовал Дима, потому что ей казалось, будто она изменяет мужу со своей первой, почти детской любовью. Но правда заключалась в том, что изменяла она Олегу, раздувая свои обидки, долгие годы запрещая себе вспоминать о нем, произносить его имя и законно гордиться тем, что он был в ее жизни.

Сожаления, сожаления, сожаления…

Это было бесцельно и разрушительно, как болезнь, а вылечиться Лика не могла. Наконец, измученная симптомами этой болезни, Лика схватила кассету и с несвойственной ей злостью сначала выдернула пленку из оранжевого пластикового корпуса, а потом швырнула кассету в мусорное ведро.

И больше никогда не пыталась слушать музыку Видаля.

А еще Лике стоило бы признать, что за те школьные годы, когда она прикрывала своей неширокой грудью Олега, он отплатил ей сторицей. Его дружба, его любовь вытащили Лику из бездны комплексов, в которых она утонула с подачи мамы. Олег, сам того не зная, возродил в девочке веру в себя.

В старших классах Лика не стеснялась отвечать на уроках, и делала это блистательно, ведь на нее смотрел Олег, который всегда говорил, что Лика очень умная, умнее его. Она смеялась, а он серьезно объяснял, что творческому человеку не так уж и нужен ум. Творцу нужна интуиция и способность чувствовать. Пусть из них двоих умной будет Лика.

И вот – Лика вдруг и сама стала звездой: она похудела, распрямила спину, вылечила кожу, научилась ухаживать за своими густыми сильными каштановыми волосами.

– Умница и красавица, – отзывалась о Лике Нина Ивановна.

– Какая девочка! – вторили ей другие учителя.

В девятом классе Лика и Олег уже считались стабильной парой. Большую часть времени они проводили вместе – в школе, у Лики дома, пока готовили уроки, вечерами, когда

возвращались с химзавода, тратя на двадцатиминутную дорогу больше часа. Расставались они только на ночь и на время репетиций, когда Олег выпускал из своей сильной руки ладошку Лики и брал гитару.

…В первом альбоме «Алхимика», который вышел в конце восьмидесятых на виниле, есть песня «Последнее утро». Лика знала, для кого она написана, и втайне очень гордилась ею. Один общий знакомый Лики и Олега однажды сказал, что впечатление от «Последнего утра» такое, будто слова придумал не молодой музыкант, а человек, долго живший и много чувствовавший.

Означало ли это, что и Олегу непросто было похоронить свое первое настоящее чувство?

Иногда в те времена они ссорились, иногда – были счастливы так, как не повторилось. Только все это они считали лишь началом, прелюдией к будущей жизни, где их обоих ждала одна дорога на двоих.

И снова, через тридцать лет, наплывали яркие обрывки снов юности, от которых ничего не осталось, ровным счетом ничего: губы Олега, такие теплые и нежные, запах табака – Олег курил, чтобы его голос звучал ниже, – запах его волос, его слова, которые он произносил или пел. Его смех, его друзья, его желание подниматься на сцену, работать в студии, ругаться до одури с членами группы. Водка, которой было выпито немало – от радости и с горя, а ведь как иначе? Первая магнитофонная запись тех первых песен, к текстам которых приложила руку и Лика.

Все, кажется? Да, это все.

Тот год, девятый класс, так и запомнился. Зато в десятом родители спохватились, что их чадам нужно приличное образование. Лике – в Гродинском педагогическом институте, а Олег поедет в Москву. Предстоящая разлука так напугала влюбленных, что Лика тут же потеряла девственность.

Олег сказал родителям, Виктору и Виктории, что останется дома, а Лика устроила первый на памяти ее мамы скандал, требуя отпустить ее в Москву.

Но родители были непреклонны.

Летом, когда Олег уезжал поступать в МАИ, у Лики чуть не разорвалось сердце. Она видела, что и с любимым происходит то же самое: уезжая, Олег оставлял в родном городе двух возлюбленных: свою Лику и свою музыку.

У Лики теплилась слабая надежда, что Олег не поступит в институт, но он поступил. Сама она тоже поступила, но не в педагогический, а в политехнический, намереваясь после первого курса попробовать перевестись в МАИ. Они с Олегом все распланировали и продумали. Вот тогда-то мама и напророчила, что Лике в Москве не учиться. Так и случилось, но только не потому, что девушка не осилила сложности перевода в столичное учебное заведение. Просто влюбленные расстались.

Это произошло как-то само собой: великая первая любовь сдулась за полгода разлуки. Для себя Лика объясняла это тем, что московская жизнь пришлась Олегу по вкусу, по амбициям, по размеру. Он вошел в нее словно маслом намазанный, позабыв про тоску и ностальгию.

А кроме того, к Видальскому через год присоединились его верный друг Артем Орлик и еще двое гродинских приятелей-музыкантов. Артем сумел поступить в какое-то музыкальное училище, не очень прославленное, но достаточно высокого уровня. Двое других просто устроились работать на какие-то заводы.