Седьмая жертва
Шрифт:
И даже мало понимая, в чем же ловит кайф отец, Кристина думала: как было бы здорово, если бы она стала жить с папой, а не осталась с матерью.
Живя с ней, Кристина поняла, что так можно сойти от тоски с ума. Мама была всегда занята, а если вдруг оказывалась свободна, то от этого веселее не становилось. Она тут же требовала у Тины дневник и начинала орать на дочь, потому что хороших оценок в дневнике особо не водилось.
Не потому, что Кристина была дурочкой, а потому, что ей было неинтересно учиться. Она не верила этому бреду: будешь хорошо учиться – будешь хорошо жить.
Кстати,
А когда швейную фабрику закрыли, мать в мгновение ока оказалась безработной алкоголичкой. Тине было лет десять, наверное. Она на всю жизнь запомнила не то, как выглядела тогда ее мать и как они жили в целом, а сам запах того времени и запах, исходящий от матери.
Квартира пахла грязными тряпками – заношенной одеждой, не стиранным сто лет постельным бельем. Эту основную нотку дополняла вонь от мусорного ведра и разлитого пять недель назад борща, сваренного бабушкой и принесенного ею для внучки. Ужасный запах доносился и из не мытого много лет холодильника, а уж какие миазмы издавал туалет в квартире Синьковых! Иногда Тина даже не могла запираться там, потому что дышать было абсолютно нечем.
А мать пахла… алкоголем, мочой, несварением желудка, немытым телом. Сохранив от прошлой жизни арсенал парфюмов, мать пыталась микшировать свое амбре остатками роскоши. Итог был тошнотворно-жалким.
Омерзение, которое мать вызывала у дочери, той не удалось бы преодолеть уже никогда.
На некоторое время Тину взяла жить к себе бабушка, но тут девочка поняла, что с бабушкой жить еще хуже! Да, у нее не воняло, было много вкусной еды, Тине дарились вещи и игрушки, но тут от девочки много и требовалось. Она должна была хорошо учиться, проводить свободный вечер за книгой, не болтать час за часом с подружками по телефону и вообще корчить из себя паиньку.
Дома было проще: мать Тину не видела целый день, а к вечеру так напивалась, что просто падала на кровать и храпела до утра.
К большому счастью Тины, бабушка преставилась, когда внучке исполнилось одиннадцать лет.
Мать теперь работала в овощном магазине, где подходящая ей компания местных алкоголиков организовывала душевные посиделки. Их было трое-четверо, потерявших человеческий облик, отчего они, кажется, были намного счастливее тех, кто их презирал. Алкаши спокойно размещались на широченном подоконнике в подсобке, ставили бутылку, нарезали хлеб, вареную колбасу и все, что удавалось достать, а возможно, и украсть. В овощном их не трогали. Директору магазина было все равно – он приезжал только за выручкой, продавщицы из приличных их боялись, остальные и сами были такими.
Мать умерла, когда Тине было тринадцать. Все случилось более чем обыденно: родительница вместе с дружками налакалась паленой водки и отравилась насмерть.
После
Только оказалось, что история Тины та же, что и у остальных: папа не пожелал, чтобы дочь от первого брака переехала жить в его дом. Он даже не потрудился увидеться с Тиной, хоть что-то сказать ей, хоть раз обнять.
Позже Тина узнала, что все дело было в его жене, редкой стерве. Она просто поработила отца и не хотела, чтобы он взял дочь к себе. Все это Тине рассказала ее тетя, сестра матери. Тина не обратила внимания на такую деталь: маминой сестре тоже предлагали удочерить племянницу, но она, достав справку об инвалидности, сбежала из детского дома с рекордной скоростью.
Тогда-то Тина и поняла, что есть такие женщины, которые вцепляются в мужчину, как клещи, как присоски, и пьют его кровь, пока не насытятся. От этих баб все неприятности! Как бы прекрасно жила сейчас Кристина, если бы не папина жена! Какие у нее были бы платья, игрушки, все! А теперь она загудела в детский дом…
Жизнь в детдоме принесла Кристине и знакомство с ее будущей любовью.
Два парня из их класса увлекались музыкой. У одного из ребят был старший брат, который жил «на воле», и он притаскивал в детдом кассеты с концертами разных групп: «Кино», «Наутилус», «Алиса». Однажды приволок концерт «Алхимика» и рассказал брату, а брат – остальным, что эта группа образовалась в Гродине. Более того, «алхимики» часто приезжают сюда к родителям, к семьям, к друзьям, и можно даже попасть на их неофициальные выступления – для ближнего круга.
Вместе с записями у ребят появились и роскошные постеры «Алхимика», на которых Кристина увидела Видаля.
Глядя ему в глаза впервые, она улыбнулась. Вот оно, это чувство, которого ждет каждая девочка. А потом, слушая его голос, Кристина начала ощущать разницу между влюбленностью в постер и настоящим чувством. Оно было – волнующее трепетание, горячая волна от низа живота до мозга, с морозом по коже и пламенем, опаляющим щеки. Это сводило с ума.
Видаль помог ей дожить до выхода из детдома. Без него она бы точно не выдержала. Чего? Она не знала. По сути, ее никто не обижал, она просто тосковала там, в этих серых стенах, среди детей, которые были с самого начала лишними на этом свете.
Когда пришла пора определиться с будущим, Кристина освоила профессию кассира. Это было лучшее, что она могла получить. А когда девушка покинула детский дом, государство, чей анонимный слуга исхитрился присвоить жилье Кристининой матери, выделило ей комнату в общежитии с разрешением приватизации. Кристина вошла в ту комнату с ощущением беспросветности всей предстоящей жизни. Такой тоски, как в первые годы своей взрослой жизни, ей не доводилось испытывать. Она отчаянно нуждалась в поддержке, в совете, в ком-то, кто бы просто поговорил с ней. Но говорил с ней только Видаль – своими песнями.