Седьмая звезда
Шрифт:
Зур был самым сильным среди братьев, и в физическом и в моральном плане. Со временем он стал даже сильнее Тиара, их отца, и поэтому автоматически занял свою естественную позицию лидера, распространяя над всеми членами семьи своё покровительство. Правда, в отличие от истинного химера, понятия и мировоззрение Зура смешивались с человеческими понятиями, так как он вырос не среди своих сородичей. Это делало его контроль несколько мягче, проявляясь лишь иногда его глубокими инстинктами. В своё время Тиар по личной инициативе осторожно и постепенно уступил ему своё место. Заслужить доверие и уважение братьев, а так же заставить их себе подчиняться — для Зура не составило больших
Все, … кроме Энн. С ней Зуру всегда было сложно. В этом маленьком глазастом человечке, было скрыто неимоверное упрямство и своеволие, которое маскировалось за робостью и чувствительностью. Энн не желала слушаться Зура — она хотела учиться на своих ошибках, с самого детства. Этим она выводила его из себя, вызывая из глубины его сути его истинные качества, тем самым, закаляя себя от его норова. Когда Зур говорил ей не идти по скользкому бревну, так как можно свалиться — она нарочно лезла и падала, царапаясь о жгучие лианы. Если Зур заставлял её идти спать — она выбиралась туда, откуда были видны звёзды, и часами сидела с завороженным видом, так что с утра потом её никто не мог разбудить.
Он с азартом завоевывал её постепенно, терпеливо наблюдая, чего же боится их малышка Энн. И в своих страхах интуитивно она искала защиты, конечно же у него, а он всегда приходил ей на помощь, будь то дикое животное, ядовитые насекомые, растения ловушки или чужие. Чужих Энн боялась больше всего. Все равно люди это были или гуманоиды, или представители других инопланетных рас — она сторонилась, отгораживаясь от любого столкновения с ними. Она выросла в коконе их семьи. С годами, конечно, эти страхи общения развеялись, уступая месту любознательности и проверки себя на стойкость в этом не простом мире сожительства множества рас.
Но к этому времени Зур приручил Эннжи, и теперь уже ему самому было выгодно, чтобы она не искала других общений на стороне. Потому что Зур твёрдо считал её своей, а химер имел необходимость обладать своим полностью, всепоглощающе: его волей, его мыслями, а иногда даже и телом. Всё что они считали принадлежащее им — химеры ощущали живой частью себя, и все части должны были работать слажено в одном едином сознании. Пусть иногда они вздорили, пусть Энн разворачивалась и делала по-своему, всё равно, рано или поздно — она принимала его как лидера и надежную опору их семьи, она принимала и соглашалась с его положением.
Вот и теперь она позволила ему все решать самому: куда и зачем лететь.
По правде говоря, ей сейчас было даже всё равно. Тогда, когда уводили Илая, в её сердце что-то зазвенело и лопнуло, разделив его на две половины, одна половина незримо последовала за Илаем, а другая оставалась с братьями.
А добавившаяся слабость и боли делали её сейчас неспособной повлиять на ситуацию как-то иначе. Энн пыталась принять то, с чем ей пришлось столкнуться — невозможностью повернуть там, где не существует поворота.
Братья ликовали, а как же иначе они могли ещё её встретить! Теперь пришла её очередь терпеть тисканья и прочие неуклюжие проявления нежности.
— Вы, в конце концов, её задушите! — глядя на всё это, недовольно произнес Зур, когда они вернулись на «бронтозавр», высадив своих непрошеных пассажиров на уже знакомой им мертвой планете системы Рок.
— Ох, Энн! — Лакур поднял её на руки с веселым лающим подобием смеха, — Я же говорил, что ты везучая! Так нас напугала!
— Теперь, видимо, вместо того чтобы оставлять тебя на корабле, Зур, во избежание подобных и других выходящих из-под его контроля ситуаций, будет везде таскать тебя за собой, —
— Мы летим в созвездие Паука! — решительно заявил Зур, оценив ситуацию.
— Только знахари тех древних и гиблых мест смогут поставить её на ноги.
— Но у нас закончились провиант и горючее, — серьёзно заметил Мак, хмуря свои широкие брови, — Чтобы преодолеть такое расстояние нужно много запаса гелия, а ты и сам знаешь, что имперцы накрыли почти все заправочные станции. Но даже если мы найдем и то и другое — у нас не за что их покупать. Скажи нам, Зур, что у тебя как всегда есть план.
— Можно сказать и так, — скривился Зур, — Правда, он мне и самому не по душе, но … из-за того, что у нас нет времени добывать харчи и горючее, придется согласиться.
— Если так говорит наш славный Зур, — Энн скептически покачала головой, чувствуя себя как-то подозрительно невесомо, — То это наверняка то, что нарушает наши железные правила. — И Зур подхватил её падающее тело.
На этот раз она не потеряла сознание, просто силы отказались присутствовать в её теле.
Её как маленькую уложили в постель, хором приказав лежать и не двигаться. Закрыв глаза, Энн лишь благодарно слабо улыбалась. Сознание намеренно отключалось, перейдя на аварийный режим, понимая, что пока тело не восстановиться страдать и думать строго запрещено. Она впала в продолжительный, тяжелый и глубокий, лишенный сновидений сон.
Затем её сон стал прерываться и наполнился мучительными кошмарами. Проснувшись, она пыталась подниматься, но кто-нибудь из братьев её ловил и укладывал обратно в постель, не забыв при этом втолкнуть ей в рот что-нибудь съедобное, так как от потери аппетита она стала действительно почти прозрачной.
Однажды проходя, словно сомнамбула мимо общей каюты, Энн обнаружила там присутствие незнакомых ей людей. Застыв, она с неприятным ощущением рассматривала этих существ, не совсем понимая в какой реальности она находится. Энн стала путать свои кошмары с реальной жизнью. Незнакомцы обратили на неё свои тяжелые гнетущие взгляды, от которых по коже пробирал мороз и ужас приобретал свои четкие очертания живого существа. Они были одеты в непонятные рваные лохмотья с огромными капюшонами, из-под которых выглядывали седые пакли волос. Крючковатые носы и длинные кривые пальцы дополняли жуткий образ оживших кошмаров. Повинуясь какому-то затягивающему гипнозу, не понимая как, Энн оказалась в кругу этих странно мычащих существ.
Один из них, пристально заглядывая ей в глаза, ткнул её своим скривленным пальцем в грудь, вдруг произнеся со зловещим завыванием:
— Загнанные чужими играми в лабиринт паутины миров!
Заблудшие души в тумане обмана и страхов, без имен и судеб!
Бредущие по страданиям не вашей войны, но принимающие её как свою. Глупцы! Жертвы невидимого спрута! Он никогда не отпустит тебя, никогда! Обжигаться будешь и срываться в бездну, захлебнешься в крови и слезах! … Но ты не сможешь выстрелить себе в сердце! Сорвешь с себя кожу, вырываясь из хватки выбора, и отдашь ему душу! Никогда не прислушивайся к шепоту из-за спины! Иди только вперед, даже если угли будут жечь тебе стопы! Знайте вы, что тьма густая и поглощающая, а свет прозрачен и тверд! Если обопретесь об него — не утоните! — он или она буквально плевали в неё каждым словом с ужасающим и таинственным выражением сморщенного лица.