Седьмое небо (Большая игра)

Устинова Татьяна Витальевна

Что делать, к кому бежать, кого умолять о милосердии и пощаде? Она заварила всю эту кашу, она должна расхлебывать ее, именно она, а не Егор Шубин, для которого все может кончиться пулей в затылок только потому, что Лидии Шевелевой захотелось скандала, а Игорь Леонтьев по неизвестной причине поддержал ее!

Какую роль играет во всем этом Леонтьев? Он тоже глупая и предсказуемая жертва или ловкий и хитрый участник игры? Как узнать? У кого спросить?

“Отец научил меня стрелять, но лучше бы он научил меня думать.

Должны быть какие-то детали, которые

выведут меня прямо на готовые ответы — кто, почему и зачем это сделал. Кто-то, кто хорошо знал меня и был уверен, что я ухвачусь за этот материал двумя руками, что у меня даже тени сомнения не возникнет в том, что Егор Шубин может быть жертвой, а не преступником. Кто-то, кто был совершенно уверен в том, что я никогда с ним не встречусь хотя бы потому, что мы принадлежим к совершенно разным мирам, а люди его уровня редко встречаются с праздными писаками, которые возводят на них всякую напраслину. Кто-то, кто, естественно, не мог предположить, что Шубин будет голосовать на Маросейке, а я как раз буду проезжать мимо и остановлюсь, и потом буду спасать его брата, и повезу его в Склиф, и буду спать у него в квартире, потому что в мою собственную заберется некто неизвестный, чтобы украсть у меня документы”.

И еще кассета, которую она вытащила у Леонтьева.

Шубин, пожалуй, прав — он не говорит там ничего такого, что хоть как-то подтверждало бы его вину. Почему тогда, в первый раз, она приняла эту запись как неопровержимое доказательство того, что он виноват?

“Вы мне угрожаете? Или просто шантажируете?”

Что-то вдруг прошло у нее в голове, прошло и остановилось, как будто ожидая, что она взглянет на это внимательнее. Взглянет — и все поймет.

Лидия растерянно потерла шею, на которой еще оставались синяки.

“Наше нежелание обусловлено только интересами дела”.

Он сказал не так. Он сказал:

“Наше нежелание общаться с прессой на данном этапе обусловлено только интересами дела”. Она помнила тот разговор почти дословно.

Схватившись руками за голову, она несколько раз с силой стукнулась лбом о стол.

Дура, кретинка!

Нужно было лучше слушать, а не кривляться и не выбегать из кухни, когда Шубин принес ей эту кассету, а она заперлась в ванной, только чтобы не думать и не переживать!

Нужно ехать. Нужно ехать как можно быстрее. Прямо сейчас. Где ключи от машины, кошелек и телефон? Господи, ну почему она вечно все теряет и забывает и никогда не может действовать быстро!

— Лида.

Лидия вздрогнула и оглянулась, выронив ключи, которые упали под стол с обиженным звоном.

В дверях стоял Игорь Леонтьев и смотрел на нее внимательно и холодно. Холодно и оценивающе. Оценивающе и пристально. Как будто что-то знал. Как будто знал все.

— Привет, — сказала она, задыхаясь, — что такое? Он помолчал, а потом пожал плечами.

— Ничего, — ответил он, рассматривая ее. — Ты что, спешишь?

— Да, — быстро соврала она. — Я договорилась об интервью с председателем думского Комитета по бюджету и сейчас туда еду.

А что?

— Придется все отменить, — произнес он негромко, и у нее упало сердце. Упало прямо на пол, покатилось и замерло, неспособное даже дрожать от страха.

— Почему? — выговорила она с трудом.

— Гришки опять нет, — скривившись, объяснил Леонтьев. — Бросай бюджет, нужно писать текучку. Пошли, я покажу.

* * *

— Жора! — Маргарита кокетливо прихорашивалась перед зеркалом и не прекратила своего занятия, даже когда Егор приблизился. — Привет! А где папуля?

— Привет, — ответил Егор. — Зачем ты приехала?

— За Димой, — сообщила она радостно. — Ты мне сказал, что он у тебя, помнишь?

— Помню, — пробормотал Егор сквозь зубы. — Ну и что?

Маргарита рассматривала в зеркале губы, проверяя, ровно ли лежит помада, и поэтому ответила не сразу.

— Ну вот. — Очевидно, помада лежала как-то неудовлетворительно, потому что, покопавшись в элегантной сумочке от Гуччи, она достала золотой футлярчик с помадой и с осторожной любовью тронула губы. — Мальчику здесь не место, Жора. У тебя своя жизнь, к тебе, наверное, женщины приезжают и друзья допоздна сидят… У мальчика есть собственный дом, и я хочу, чтобы он поехал со мной. А где папуля?

— Здесь папуля. — Дед вышел из кабинета и стоял в отдалении.

— Привет, дорогой! — пропела Маргарита тоном героини мыльной оперы и пошла к деду, раскинув руки, как бы собираясь броситься ему на шею. — Как я по тебе скучала, папулька!

Маргаритина мать развелась с Маргаритиным отцом, когда дочке было месяцев восемь. Ее захватило “большое и светлое чувство”, как она потом объясняла подросшей Маргарите. Дед из жизни собственной дочери был полностью и навсегда исключен, потому что “наш советский суд” даже мысли не имел о том, что у ребенка, по идее, должны быть два родителя и отец тоже имеет некоторые права. Дед сгоряча пытался бороться, потом махнул рукой и бороться перестал. Маргарита появилась в его жизни восемнадцати лет от роду и с младенцем на руках. Дед назвал младенца Егором и стал его растить, понимая, что Маргарита растить его не сможет. Периодически в ее жизни тоже возникали “большие и светлые чувства”, и тогда деда исключали из жизни, но снова призывали на помощь, когда “чувство” умирало, не выдержав испытания “прозой жизни”. Егору было десять, когда дед забрал его к себе насовсем.

Маргарита отца презирала, считала его хлипким интеллигентишкой, а когда Егор неожиданно стал богатым, начала ревновать. Отец был намного ближе к деньгам Егора, чем она, и это не давало ей покоя. Уж она-то как следует сумела бы ими распорядиться, не то что ее полоумный папашка, которому на голову свалилось эдакое счастье.

Егор содержал и Маргариту, понимая, что это просто попытка откупиться от матери, которую он никогда не любил и до которой ему не было никакого дела.

— Может быть, чаю? — спросил дед холодным светским тоном, и Егор улыбнулся про себя.