Седьмое небо (Большая игра)
Шрифт:
У него вдруг странно изменилось лицо, стало злым и растерянным, как будто ее признание было последней каплей, переполнившей неведомую чашу. И даже очки не могли этого скрыть.
— Да пропадите вы пропадом вместе с вашим любовником! — заорал он совершенно неожиданно. — Это что, ваш совместный проект? Вы и ваш любовник решили разоблачить меня общими усилиями?! Почему, черт бы вас побрал, вы мне сразу об этом не сказали?!
— О чем?! — тоже заорала Лидия и выскочила из кресла. — Какое вам дело до того, кто именно мой бывший любовник? Вы кто? Что вы о себе воображаете?! Какого рожна вам от меня
— Рожна? — переспросил он и сдернул очки. — Рожна?!!
В один шаг он приблизился к ней вплотную, так что она схватилась за его свитер, чтобы не упасть. Его железные пальцы впились в ее плечи, он хорошенько тряхнул ее.
— Вы… вы… — Так и не найдя слов, он снова потряс ее, делая больно.
— Отпустите! — прошипела Лидия, как злобная кошка, которую поймали за хвост, когда она угощалась хозяйской сметаной. — Отпустите сейчас же, мне больно!
Почему-то на этот раз ей совсем не было страшно. Не то что тогда, на лестнице. Как будто она знала, что он не причинит ей никакого вреда. Или на самом деле знала?
— Я бы вас отпустил, — произнес он с отвращением, — если бы мог.
И поцеловал ее.
Она запищала, вырываясь и мотая головой, но Шубин лишь чуть сильнее прижал ее к себе.
Сопротивление бесполезно. Вы окружены.
У него были твердые и почему-то холодные губы, агрессивные и опытные. И жесткие щеки с отросшей за день щетиной. И очень темные глаза египетского фараона — безжизненные, как ночная Сахара. Лидия поскорее закрыла глаза, чтобы не видеть их так близко.
От него хорошо пахло — одеколоном, машиной, морозом, который еще не выветрился из волос. И он весь под ее ладонями был живой, теплый и сильный, как хорошо ухоженный, но все же дикий зверь, который дает себя погладить, но при случае вполне может оттяпать руку.
Она пошевелилась и перестала думать о том, что делает. В конце концов, какая разница!..
Он нравился ей ужасно. Нравился с того самого момента, когда она выскочила из кустов, а он сказал…
Лидия провела рукой по его груди, по бежевому свитеру, потом по сильной шее, чувствуя, как под шершавой кожей колотится пульс, потом за ухом, запустила пальцы в густые темные волосы на затылке и легонько сжала их. Он шумно вздохнул, прижал ее к себе сильнее, чуть не отрывая от пола, взял ее за подбородок, за хрупкие косточки и снова поцеловал, не давая увернуться.
— Да что это такое!.. — в отчаянии пробормотала она, когда он от нее оторвался.
— Рожна… — повторил Шубин, тяжело дыша, — рожна…
Она засмеялась и поцеловала его. Очень осторожно, как будто пробуя на вкус. Потом еще раз. Ей нравился его запах и ощущение от его губ, и было совершенно наплевать на то, что он о ней подумает, хотя в обычной жизни это всегда ее очень заботило. Но поцелуи с Шубиным лежали за гранью обычной жизни.
— Остановись, — велел он, когда она положила ладони ему на грудь и поцеловала в шею. — Сейчас же.
— Ты первый начал, — промурлыкала она, совершенно не стесняясь того, что он ее останавливает, а она не хочет останавливаться. — Сам виноват.
Он поймал ее руки и сильно сжал пальцы. Кольца впились в кожу, делая больно.
— Ты что? — спросила она и выдернула руку. — Мне больно.
— Мне
Он оторвал ее от себя и толкнул в кресло, из которого она выскочила, когда заорала на него.
— Не прикасайся ко мне. Подожди.
Шубин обошел стол и уселся с другой стороны. Потом наклонился и потер лицо. Посмотрел в потолок, закинув голову, и надел очки. Лидия следила за ним со странной смесью раздражения и восторга.
— Послушай, — сказала она и откашлялась, — может, ты не понял, но я совершеннолетняя. Так что за развращение малолетних тебя не привлекут.
— Ты меня успокоила, — пробормотал он, поднялся и налил воды в чайник.
— Если ты сейчас начнешь извиняться, — предупредила Лидия неприятным голосом, — я в тебя чем-нибудь кину.
— Слушай меня внимательно. — Егор Шубин присел перед ней на корточки и снова взял ее за подбородок, так что ей волей-неволей пришлось смотреть ему в глаза. — Я думать ни о чем не могу, только о том, как бы мне тебя…
— Трахнуть, — подсказала Лидия. Почему-то ей стало очень весело. Так весело, как никогда в жизни.
— Да, — согласился он и улыбнулся.
— И что тебя останавливает? — спросила она и покраснела, как перезревший помидор.
Господи, да что с ней такое?! Она просто сошла с ума. Только что, на собственной кухне. Она сошла с ума от поцелуев Егора Шубина.
— Лидия, — произнес он медленно, как будто она и впрямь ничего не соображала, а он должен был во что бы то ни стало растолковать ей какую-то сложность, — у меня нет и никогда не было времени ни на какие романы. Женщины, с которыми я спал, были просто женщинами, с которыми я спал. Мне было наплевать на них, а им было наплевать на меня. Ты — из другой категории. Я женюсь на тебе, если останусь жив. Поняла? И мне совершенно все равно, хочешь ты этого или не хочешь. Я просто на тебе женюсь. Но спать с тобой сейчас я не буду. Потому что если… случится что-нибудь, ты будешь убиваться по мне, а мне бы этого не хотелось.
— Убиваться? — повторила она непослушными, как будто чужими губами, потом протянула руку и потрогала его лицо.
Он еще некоторое время внимательно порассматривал ее, сидя перед ней на корточках. Поднялся, вылил из чашек остывший кофе и стал мыть их под краном.
Говорить было нечего, как будто они уже все сказали друг другу.
— Ты… понял, какие названия могли заменить слово “Континенталь”? — спросила Лидия. Ей нужно было спросить его о чем-нибудь. Просто спросить, чтобы перестать думать о том, что именно он сейчас сказал.
— Есть несколько вариантов, — ответил он буднично. — У нас есть компания “Инвест-транс”. Если считать все подряд, и дефис тоже, то все подходит. Есть ОАО “Янтарный”.
Тоже подходит. Есть “Кристаллвест” и еще “Балтэкотранс”. Самое интересное, что все они работают в интересах разных департаментов. — Он сухо улыбнулся. — “Янтарный” принадлежит хозяйственной службе. “Балтэкотранс” — это промышленная группа. “Инвест” — это банкиры. “Кристалл” — это порт и рыболовная флотилия. Четыре главы департамента. И замы, которых я тоже почти никогда не проверял. Верных восемь человек. За исключением Барышева, которому нет никакого резона меня спихивать. Я ему полезен.