Седьмое небо

Панджикидзе Гурам Иванович

— Молокососы, дармоеды, привыкли, чтоб им разжевали да в рот положили… не хотят шевелить мозгами.

Вновь пришедшая на завод молодежь многого не знала в практической работе. Элизбару доставляло удовольствие ловить их «на горячем» и, как малых котят, тыкать носом. Тут уж он не скупился на слова, высмеивал безжалостно, бранил и самих инженеров, и их институты.

Но видел он и другое. Вот придет такой паренек, сделает первые неуверенные шаги, двигается почти ощупью, а глядишь, два-три месяца прошло, и он на заводе, как дома: все понял, осмыслил, все тайны сталеварения

ему открылись. А Элизбару на это понадобились долгие годы. И это вызывало в нем раздражение: все, мол, быстро осваивают и не знают этому цены.

Однако не все молодые инженеры убегали из цеха, многие работали первый год, второй, глядишь, и оставались на заводе совсем.

Хундадзе прекрасно понимал, что кое-кто из них мог бы не хуже, чем он, руководить цехом, но не сдавался. Поглядим, мол, посмотрим, пусть время покажет, что это за парни!

Многие недолюбливали его за угрюмый нрав, резкие слова, но все без исключения уважали.

Теперь в цехе работало много молодежи. Они часто шутили, смеялись, спорили о книгах, кинофильмах, спорте. Элизбар никогда не участвовал в этих разговорах. Молчал он и тогда, когда речь шла о технологии плавки, когда молодые инженеры писали какие-то формулы, что-то доказывали друг другу.

Силу свою он чувствовал только у печей. Здесь он знал каждый уголок, заклепку и кронштейн как свои пять пальцев. Здесь у него не было соперников, здесь он никого не боялся, дышал свободно.

Но стоило ему выйти с завода и столкнуться лицом к лицу с другой жизнью, с другими проблемами, он чувствовал себя беспомощным, мрачнел и молчал. Через год он мог бы уйти на пенсию. Но Элизбара даже знобило от одной мысли об этом. Как жить без цеха, без работы, он даже представить себе не мог…

И вот перед ним стоит молодой инженер, Леван Хидашели. Высокий, стройный парень. Главный инженер очень хвалил его.

«Парень и впрямь хорош».

Элизбар молча смотрел на него, Леван ждал приглашения сесть, а когда понял, что такового не последует, подвинул стул и сел.

Начальник цеха разозлился. «Поглядите-ка на этого сосунка. Уж он и постоять не может!»

— Вы где-нибудь работали? — произнес он наконец.

— Гораздо больше, чем вы думаете!

Леван говорил с вызовом.

Первое доброе впечатление было испорчено. Элизбару не понравился будущий начальник смены. Он решил испытать парня в деле.

«Споткнешься, нос разобьешь, тогда заговоришь иначе», — думал Элизбар и с особенным нетерпением ждал выхода в смену нового инженера.

Настал и этот день. Левану пришлось работать в утро. Он сменил Нодара Эргадзе.

До выхода на работу он несколько дней потратил на ознакомление с технологией плавки стали для труб. Такой марки Левану плавить не приходилось. Он дважды выходил в смену Нодара. Рабочие уже знали, что Отара Рамишвили переводят в центральную лабораторию, ждали нового сменного инженера. Они не скрывали своего удовольствия по поводу ухода Рамишвили, не скрывали и своей симпатии к новенькому, взглядами и жестами показывали друг другу — видать, крепкий парень.

Перед выходом в смену Леван примчался на завод в полночь. Эргадзе разговаривал со своим мастером.

«Чего

он примчался?» — удивился Нодар, увидев Левана.

— Новая метла всегда чисто метет! — смеясь, сказал мастер.

— Нет. Дело тут не так просто, как ты думаешь! — сказал Нодар и пошел навстречу товарищу.

— Не выдержал до утра, да?

Он потащил Левана к будке приборов.

— Ты думаешь, я волнуюсь? Этот этап давно прошел. Понимаешь, я просто должен оглядеться, знать к началу смены, что делается в печах… Сколько плавок ты выпустил?

— Пять.

Они обошли печи. Разговаривать в цехе было трудно, а у печи и вовсе не стоило рот открывать — бесполезно, шум стоял страшный.

На заводе в качестве топлива пользовались смесью естественного газа и мазутной карбонации. И все это пропускалось через пар под давлением в одиннадцать атмосфер.

К этому шипению и рычанию прибавлялись гудки кранов, вагонеток, свистки паровозов, доносившиеся из-за стен. Весь цех гудел и дрожал. Рабочие объяснялись жестами, неистово размахивая руками.

В тот момент, когда Нодар и Леван подошли к первой печи, машинист крана и сталевар оживленно разговаривали именно таким, единственно возможным способом.

Сталевар похлопывал себя по щеке, что значило: подбрось в печь извести.

Левану давно не приходилось бывать в мартеновском цехе с мазутным горючим. Он даже условные жесты позабыл. Теперь пришлось покопаться в своей памяти. Движение ладонями вверх-вниз означало: надо принести раскислитель. Стоит поднять одну руку, сжатую в кулак, и машинист мостового крана знает: пора поднять ковш. Опущенный вниз большой палец означает литье чугуна. А если мастер или сталевар завертят указательными пальцами, подавай феросилицин. Палец под глазом и на щеке — проверка шихты.

Хидашели улыбнулся.

— Когда же перейдете на газ?! — закричал прямо в ухо Нодару.

— Что? — Нодар не расслышал и посмотрел ему в рот.

— Когда на газ перейдете?! — Теперь уже и Леван размахивал руками. Нодар только замотал головой, как будто говорил: собираемся, но бог знает, когда перейдем.

Обошли все печи. В третьей, четвертой и седьмой загружали шихту. У седьмой печи загрузкой руководил сам мастер. Леван подошел к нему и сделал какое-то замечание. Нодар знал, мастер — человек опытный и вряд ли мог ошибиться, но по выражению его лица понял, что замечание Левана было дельным. Загрузкой теперь командовал Леван. Мастер знаком приказал машинисту, чтобы тот привез жидкий чугун.

Когда же Хидашели и мастер отошли, Нодар прикрыл глаза черными очками, заглянул в печь через одно из окошек и сразу понял, о чем шел разговор: металлолом кое-где уже расплавился, а с заливкой жидкого чугуна запаздывали.

Мастер не мог не знать, что чугун нельзя заливать на холодную, еще не расплавившуюся сталь, что его надо было залить в тот самый момент, когда металлолом размягчился. А если лом начнет плавиться, то образуются лужи стали, и после заливки чугуна химическая реакция проходит бурно, и на рабочей площадке могут разлиться шлак и металл. Это очень опасно, и подходить в это время к печи рискованно.