Седьмое небо
Шрифт:
— Знаешь, Резо, — сказал Леван, — я прежде действительно мечтал о научной работе, но это уже давно прошло. Проработал год в Магнитогорске, перебрался в Донбасс, в Макеевку, потом на Таганрогский завод. Последнее время работал в огромном мартеновском цехе Азовстали. За три года не потерял ни одной минуты, все было отдано учебе. Заводы выбирал не случайно, а такие, где плавка стали производилась разными способами. Старался узнать все, вникнуть во все тайны металлургии. Не по мне сидеть теперь в лаборатории и делать опыты. Ну как?
— А за что?
— За что хочешь. — Леван подозвал официантку. — Еще кофе.
— Уже нельзя, кухня закрылась.
— Я уверен, если вы захотите, кофе будет.
— Нет, не могу, это не от меня зависит — кухня закрылась.
— Тогда идите и попросите от моего имени. Амбакович, мол, просит…
Официантка ушла.
— Ну что, за кого пьем? — спросил Леван.
— Очередь Маринэ, пусть она произнесет тост.
— Пожалуйста, Маринэ, давай выкладывай.
— Я не умею произносить тосты.
— Тогда задумай что-нибудь.
— Задумала! — Она лукаво улыбнулась и взглянула на Левана.
— Пусть сбудется то, что ты задумала. — Резо выпил.
— А почему же ты не выпил? — Она не сомневалась, что Хидашели догадался о задуманном.
Леван выпил молча, отхлебнул кофе и опрокинул пустую чашку.
— Ты умеешь гадать? — Маринэ оживилась.
— Еще как умею, меня в Донбассе гречанка научила.
Маринэ тоже опрокинула свою чашку.
Леван взял транзистор, покрутил его, но ничего приятного не попадалось.
— Зачем ты выключил? Сейчас начнутся хорошие концерты.
Леван снова включил приемник и подвинул его Маринэ.
Официантка принесла кофе…
— Пора идти, — сказала Маринэ.
— Дайте нам счет. — Леван протянул руку.
— Нет, сейчас я заплачу, — решительно заявил Резо и полез в карман.
— А ну-ка, укроти свой темперамент! — Леван схватил его за руку, — эти три года я, кроме борща и сметаны, ни черта не ел. Знаешь, денег у меня не счесть.
Резо ничего не сказал. Взял бутылку и разлил оставшийся коньяк.
— А я не хочу, — Маринэ закрыла рукой рюмку.
По лестнице поднялись тихо.
— Ого, у меня ноги подкашиваются. Неужели я отвык пить? — тихо засмеялся Леван.
— Шутя-шутя, а выпили-то мы много, — сказал Резо.
Из квартиры Канчавели снова доносились раздраженные голоса. Там опять ссорились. Леван посмотрел на часы. Было около часа.
— Кто там вопит? — показал на дверь Резо.
— Ты помнишь Симона Канчавели? — Леван нашел в своих карманах ключ и наконец открыл дверь.
— Артиста филармонии? Конечно, помню. — Резо свалился в кресло.
— Женился на красивой женщине. Ей лет тридцать, наверное.
— Ему-то побольше, лет сорок пять?
— И еще десять в остатке.
— О, понятно! Наверное, у него по ночам рога чешутся. Куда мне лечь?
— Вот сюда ложись, на диван. Сейчас дам подушку и простыни. Хочешь принять ванну? Холодная вода — блаженство.
— У
Леван принес белье. Сам разделся и пустил воду в ванной. Резо устроился на диване.
— А не собирается ли господин Симон на гастроли? — спросил Резо.
— Если хочешь, я узнаю.
— А ты все еще не узнал? Опоздал, поди, браток!
Леван завел будильник и поставил его на шкаф.
— Кто ставит часы на шкаф?
— Эх, однажды такое со мной случилось, что я теперь всегда ставлю их на шкаф. Мне надо было к семи на завод. Я завел будильник и поставил его на стул, около кровати. Заснул спокойно. Утром он зазвенел, меня всего передернуло, я потянулся спросонья и стукнул его. Он замолчал, я и не заметил, как снова заснул. Представляешь, сколько я проспал и что было на заводе? С тех пор я всегда ставлю часы на шкаф, а стулья выношу в другую комнату. Когда он начинает тарахтеть, я вынужден встать, чтобы заткнуть его. И тут уже хочешь не хочешь просыпаешься.
— Если ты такой умный, почему не прихватил из ресторана боржоми?
— В холодильнике полно боржоми и пива.
— Сдаюсь! — воскликнул Резо и поднял обе руки.
— Если будешь умницей, в холодильнике есть и другие напитки, более серьезные.
— Я всегда в тебя верил! — Резо натянул на голову простыню и повернулся к стенке.
— Спокойной ночи! — сказал другу Леван и пошел в ванную.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Элизбар Хундадзе оказался приземистым, крепким человеком лет пятидесяти. Выражение лица у него было хмурое, точно он на весь белый свет в обиде. От такого лишнего слова не услышишь.
Хундадзе пришел на завод рабочим и за долгие годы своим трудолюбием и смекалкой добился признания — стал руководить цехом. Теперь Элизбар понимал, что достиг своей вершины. Двигаться дальше ему не позволяли ни возраст, ни образование. Да он, собственно, и не стремился к этому.
— Трудно мне вести мартен, — часто говорил он, — но что же делать? Я не вижу ни одного мало-мальски толкового инженера на это место.
Цену себе Хундадзе знал. За долгие годы работы он и сам многому научился, и многих вокруг себя обучил.
Когда в Рустави задымили первые трубы, инженеров на заводе можно было по пальцам пересчитать. Больше половины инженерных должностей занимали люди без образования — практики, самоучки. Когда же из России вернулось первое поколение инженеров-металлургов, Элизбар уже был начальником цеха.
К молодым специалистам Хундадзе относился свысока, недоверчиво. Постепенно это стало его привычкой. За глаза он называл этих металлургов с высшим образованием белоручками.
Немногие выдерживали горячий цех — уходили в лаборатории, в научно-исследовательские институты, в управления. Когда Элизбару приходилось писать приказ об уходе очередного инженера, он сердито ворчал: