Седьмое небо
Шрифт:
— Леван, что с тобой? — встряхнул его кто-то. Рядом стояли Важа и Резо.
— Я сам виноват! — проговорил Леван с усилием.
— Чушь какая, в чем же ты виноват? — начали успокаивать его ребята.
Они не поняли, о чем он думал…
«Почему сегодня, почему именно сегодня?» — места себе не находил Леван.
Все собрались в кабинете начальника цеха для составления акта.
— Вот бедняга, только жена поправилась, из больницы выбралась, и такое несчастье! — вздохнул Арчил Хараидзе.
Рабочие
— Интересно, что запишут в акт, какую назначат пенсию?
— Если начальник смены скажет все как надо, зарплату полностью оставят.
— Все-таки как же это случилось, кто виноват? — спросила секретарша. На ее стуле кто-то сидел. А она ходила вокруг стола и только охала.
— Кто его знает… К печи он подошел прикурить, именно в этот момент и прорвалась сталь. Он даже отпрыгнуть не успел. Хорошо еще, что в лицо не попало.
— В акте должны записать, что он не виноват. Иначе даже пол-оклада не дадут на пенсию.
— Надо было предупредить начальника смены!
— Хидашели в таких делах не ошибается, вы же видели, как он переживает. Даже если ему грозит выговор, он не поставит под удар Арчемашвили, — уверенно сказал Васо Хараидзе.
Никто ему не ответил, все только закивали, ты, мол, прав…
Леван Хидашели сидел в кабинете, опустив голову, уставившись в пол.
— Как это случилось? — спросил главный инженер. Хидашели очнулся, взглянул на Георгадзе, потом оглядел остальных. Директор перебирал бумаги.
«Кто знает, может быть, и не все еще погибло, — подумал Леван. — Во всем нужно обвинить сталевара. Это единственный выход… Хотя нет, почему обвинить, ведь он действительно виноват, ведь это так и было! Да, во всем виноват сам Арчемашвили. И он, Леван Хидашели, с чистой совестью скажет сейчас истинную правду».
Леван с надеждой посмотрел в глаза главному инженеру и громко, уверенно начал:
— В ту минуту, когда сталь прорвала порог, я был у начальника цеха. Говорят, что Арчемашвили подошел к печи прикурить… Сталь именно в ту минуту прорвала порог…
— Вы считаете его виновным или нет? — резко перебил Иорам Рухадзе.
— Конечно, в этом нет никаких сомнений.
Леван почувствовал, как кто-то схватил его за руку. Оглянулся и увидел Важу. Он все понял, освободил руку и уже спокойно продолжал:
— С утра уже было заметно, что он не в форме, не может как следует работать, с трудом передвигается. Я подошел и предупредил его, что, если он болен, пусть идет домой. Он категорически отказался. Тогда я сказал: в таком случае работай побыстрей. И порог хорошенько замажь. Как потом мне рассказали, он, оказывается, накануне пил до утра. И вот, выпивший, невыспавшийся, порог он заполнил небрежно. Это он, наверно, и сам подтвердит… если…
Хидашели достал из кармана сигарету. Все молчали.
— Сразу же после смены собрание, — сказал директор и встал.
Когда они остались одни,
— Зачем ты это сделал, Леван? Ты же знаешь, что после твоих слов он получит гораздо меньшую пенсию. А у него большая семья, каждая копейка на счету.
Леван посмотрел в глаза Важе и ответил:
— Я не мог иначе, я сказал правду.
Они сидели втроем — Важа, Резо, Нодар. Настроение было отвратительное. Ели без всякого аппетита, пили без тостов.
— Где же все-таки Леван? — недоумевал Важа.
— Вряд ли у него есть настроение кутить, — и Нодар махнул рукой.
— А мы что, кутим? — усмехнулся Важа.
— Попробую еще раз позвонить, может быть, уже дома. — Важа встал, взял трубку, набрал номер. Немного подождал. Положил телефонную трубку и вернулся к столу.
— Может быть, уехал в Тбилиси? — предположил Нодар.
— В Тбилиси? Не думаю, — ответил Важа. — Я знаю, что он занимал у кого-то деньги, собирался в больницу идти.
— Если он действительно хотел помочь Лексо, так не сказал бы того, что сказал, — наконец-то заговорил Резо.
— Так нельзя рассуждать, — возразил Важа.
— Ты всегда заступаешься за Левана, — заметил Нодар.
— Я не оправдываю Левана и не виню его. Это такое дело, что нельзя говорить, не подумав.
— Я много думал, но не нашел оправдания поступку Левана! — упрямо твердил Резо.
— Тогда давай рассуждать: по закону Леван правильно поступил или нет? — спросил Важа.
— По закону — да! — согласился Нодар.
— Это тоже еще вопрос! — отмахнулся Резо.
— Нет, тут никакого сомнения быть не может. По закону он поступил совершенно правильно. — Важа говорил убежденно.
— Да, что правда, то правда, по закону он поступил правильно! — снова подхватил Нодар.
— Еще раз повторяю: надо проверить, был сталевар виноват или нет. Кроме того, что случилось бы, если бы в данном случае встали на позиции не только законные, а и человеческие? Что потеряли бы громадный завод и все государство, если бы Лексо Арчемашвили получил пенсию на тридцать или на сорок процентов больше? Скажи, Важа, что ты молчишь, разве разрушился бы от этого Руставский металлургический завод? А я утверждаю: ничего бы не случилось. Видишь, ты не знаешь, что и сказать. Не хочешь обвинить Левана, но другого ответа быть не может. Не так ли? Почему же молчит болтливый твой язык?
— Ты не прав! Он поступил так, как считал нужным. Поступил правильно, по закону. Это дело совести. Одни умеют лгать во спасение, другие не умеют.
— А как бы ты поступил на его месте? — У Резо странно изменился голос, он стал тоньше.
— Я?.. — растерялся Важа.
— Да, ты!
— Трудно так сразу ответить… Не знаю, как бы я поступил. Заранее ни один человек не может знать, как бы он поступил в критический момент своей жизни.
— Ты просто не хочешь сознаться, упрямишься, а сам прекрасно знаешь…