Седьмое небо

Минор Урса

По истечении недели замеченный им цветок был аккуратно выкопан, пересажен в контейнер и отнесён в дом, где ему был устроен небольшой дождь и выходящее на юг окно. Тогда до Аиного дня рождения оставалось ещё две недели.

Теперь же фиалка стояла на подоконнике, свет, льющийся из окна, красил её в нежно-сиреневый, и, если хорошенько приглядеться, на обрамляющей лепестки кайме можно было прочесть отчётливое «я люблю тебя» на японском.

– Бенжи? – донеслось откуда-то снизу.

Андроид поспешно залез в стоящую

на антресоли маленькую коробочку, скинул туда навешенные на него недавно малышами датчики, схватил контейнер с фиалкой и заторопился вниз.

– Ну, вот и я, – сказал он, спрыгивая с последней ступеньки.

И протянул подарок Ае:

– С днём рождения.

***

Они сидели, свесив ноги с обрыва, на том самом месте, где две недели назад Бенжи выкопал свой цветок. Океан вздыхал, как живой, и где-то далеко-далеко, почти у самого горизонта, в такт его синему дыханию колыхался маленький белый баркас с синей надписью «Революция» по правому борту.

– Я выкопал её здесь, – сказал андроид.

– Я знаю.

Они помолчали.

– С востока придёт шторм, – сказала она, глядя на разметавшиеся в небе облака. Облака были совсем не похожи на грозовые – высокие, перьевые, и то тут, то там среди них крохотными белыми пылинками парили чайки.

– Скоро?

– Скоро.

– Разгонять будем?

– Нет, – покачала головой Ая. – Зачем?

– Как зачем? – почти искренне удивился андроид. – У тебя Радецкий не пришвартован.

– Бенжи! Хватит, а?

– Хватит что?

Ая наклонилась над пропастью, нахмурилась, разглядывая там, далеко внизу, синюю рябь на синей воде, и не ответила.

– Я – машина, – снова подал голос андроид. – Наверное, если смотреть твоими глазами, то умная, добрая и вообще невозможно какая, просто настоящий клад.

Он наклонился к Аиному лицу:

– Но не нужно ничего драматизировать.

***

Шторм пришёл спустя два часа. Первые капли упали ещё в полном безветрии, и только потом воздух вздулся, затрепетал тонкими ветками посаженных Революцией кедров и ударил в скалы первой большой волной.

Лило и сверкало весь оставшийся день и всю ночь. Рано утром вышедший на южный берег андроид обнаружил у воды разбитый баркас и сидящего на обломках человека.

– Ясными ночами, – сказал он, вскарабкавшись на побитый борт и подсаживаясь рядом, – когда ничего не заслоняет остальную вселенную и видны звёзды, я смотрю туда, вверх, и представляю себя в рубке своего челнока.

Человек вытер слёзы.

– И звёзды становятся большими и близкими, – продолжал тем временем Бенжи. – Я водил орбитальный челнок. И сделан, собственно, был для того, чтобы водить челнок.

– Я знаю, – сказал человек.

– И мне нравится твой корабль.

– Я знаю, – снова сказал человек.

Бенжи повернул к нему голову. Радецкий – несмотря на щетину и колтуны на голове – сейчас

как никогда был похож на маленького обиженного мальчика.

– Ая говорит примерно так же – «я знаю», – усмехнулся андроид. – Знание вообще удивительная штука: где бы ты ни был, что бы ты ни делал, что бы ни искал – о тебе уже все, кому это нужно, всё знают.

– Ну, не все и не всё, – шмыгнул носом Радецкий. – Иногда мне кажется, что я и сам о себе ничего не знаю, что уж говорить про остальных. Кто я? Зачем я здесь? Почему именно я? Никто из них, – он кивнул куда-то себе за спину, – не может дать мне ответы на эти вопросы.

– И то так, – согласился Бенжи. – Я вот, например, за эти годы так и не понял, зачем ты здесь.

Радецкий пожал плечами.

Солнце вставало над водой медленно и величаво. Новый день ничего не знал и не хотел знать о маленьких проблемах маленьких людей.

– Хочешь, я помогу тебе? – спросил Бенжи.

Радецкий прищурился и долго молча смотрел на андроида из-под длинных светлых ресниц.

– Спрашиваешь, – сказал он наконец.

***

Бенжи провёл на берегу три дня. Три дня они с Революцией строгали, пилили, клеили, плели и красили корабль под звонкий хохот морфов, похожих на маленьких желторотых галчат.

Ветер с Атлантики гнал в сторону берега белых крикливых чаек и трепал спутанные волосы Радецкого. Глядя на него, Бенжи всё время улыбался блаженной улыбкой и думал о дружбе, пользе и бескорыстии.

А ближе к вечеру третьего дня у него стала падать подзарядка.

Ая появилась на берегу, когда они с Революцией сидели под деревом, прислонившись спинами к тёмному шершавому стволу. Андроид искал в недрах своего софта запуск долговременной памяти в режиме экономии, и на его лице бродила блаженная улыбка.

– Мне не нравится выражение твоего лица, – сказала Ая. – Ещё пару тысяч лет и тебя будет не отличить от человека.

– Ну, что ж, – с готовностью откликнулся андроид. – Случись мне скрываться, это даст дополнительные преимущества.

Ая взяла его за руку.

– Бенжи, ты меня пугаешь.

– И давно тебя пугают довольные жизнью? – Бенжи пошевелил пальцами, лежащими в Аиной руке, и через них пошёл ток. Ток был такой высокоамперный, что чувствительно защипал его тактильные датчики. – Солнышко, ты ведь меня не сожжёшь?

– Не сегодня, – усмехнулась она и повернулась к Радецкому: – Здравствуй.

– Привет, – откликнулся Революция.

Многое, происходящее между людьми, ускользало от Бенжи. Собственная дефективность, которая так огорчала его в играх с маленькими морфами, проявлялась даже здесь: все эти нюансы типа эндорфиновой эйфории ускользали от него какими-то подразумевающими, но так до конца и не проявленными фантомами.

– Ну, что ж, – сказала Ая, отпуская его. – Один есть.

И взяла за руку Революцию.