Седьмое небо
Шрифт:
— Пожалуйста, можно я ее зажгу? — попросил он.
— Еще чего.
— Ну пожалуйста, всего один разок, — взмолился Билли.
В некоторых вопросах он проявлял поистине бульдожью цепкость. Приходилось либо стряхивать его, либо, когда не было сил сопротивляться, когда улица превращалась в раскаленное пекло, с ресниц оплывала тушь и на дороге трескался асфальт, уступать.
— Только на этот раз, — буркнула Нора.
Билли поспешно схватил зажигалку и зажал губами сигарету. Нора взглянула в зеркало заднего вида, проверяя, не скатился ли малыш Джеймс с заднего сиденья, но тот, укутанный в байковое одеяльце, мирно спал. Нора принялась поправлять
— А ну дай сюда сигарету!
Но Билли демонстративно поднял руку с сигаретой высоко над головой. Он был худеньким мальчиком, светловолосым и белокожим, но когда он напускал на себя такой отвратительно нахальный вид, даже посторонние люди с трудом удерживались от желания его отшлепать.
— Живо, — прикрикнула Нора.
Она отобрала у ребенка сигарету и затянулась. Когда она кричала на него, у нее всегда тряслись руки, так что крохотные амулетики на золотом браслете начинали приплясывать.
— И закрой окно, — добавила она. — Хочешь, чтобы Мистер Поппер выскочил на дорогу и угодил кому-нибудь под колеса?
Их черный кот, такой ленивый, что редко утруждал себя даже морганием, клубочком свернулся на полу, положив голову на кроссовки Билли. Он и не помышлял о побеге, но от одной мысли об этом мальчика замутило, и он беспрекословно исполнил все, что ему было велено. Сообразив, что сын ее послушался, Нора исподтишка покосилась на него, потом вновь устремила взгляд на дорогу, затянулась и выпустила струйку дыма. Билли явно подмывало заплакать; пожалуй, она разделяла это желание. У нее на руках были мальчишка, обожающий играть с огнем, младенец, не имеющий ни малейшего понятия о том, что такое отец и с чем его едят, и кот, приобретший привычку впиваться когтями ей в ногу, едва она наденет новую пару капроновых чулок.
— И прекрати крутить волосы, — сказала она. Ей не нужно было смотреть на Билли, чтобы знать, чем ой занят.
После того как Роджер ушел от них, мальчик завел обыкновение накручивать волосы на палец с такой силой, что выдирал целыми клочьями, и на правом виске местами просвечивала кожа.
— Тебе понравится дом, — добавила Нора, — У тебя будет своя комната.
— Ничего мне не понравится, — буркнул Билли, и Норе немедленно захотелось его придушить.
Она нажала на газ; машина задергалась, а мотор пронзительно взревел. Что с этой квартиры нужно съезжать, Нора поняла, когда застала малыша у окна — он без зазрения совести объедал с подоконника хлопья облупившейся краски. Дом она начала подыскивать сразу же после ухода Роджера, когда отключили отопление, и ей пришлось брать Билли с малышом к себе в постель, чтобы не мерзли. Всю ночь их холодные, точно ледышки, пятки упирались в ее спину, а если ей все же удавалось заснуть, Нору преследовали сны о домах. Каждое воскресенье они выезжали на просмотры на Лонг-Айленд, и каждое воскресенье Билли приклеивал комочки жвачки к днищам шкафчиков в кухнях и мочился в ванны в чистеньких, только что облицованных кафелем ванных комнатах, отлично понимая, что Нора не станет шлепать его на глазах у агента. Ей оставалось лишь скрипеть зубами и поудобнее устраивать на плече малыша, пока их водили по кабинетам, обитым сосновыми панелями, и гостиным с натертыми дубовыми полами. Когда показ завершался, Нора долго стояла на лужайке перед очередным домом, который ей был не по карману, и уходила, лишь когда малыш принимался чихать от запаха свежескошенной травы.
Она уже почти отчаялась, когда на
На следующий день она позвонила Роджеру. Он гастролировал в Лас-Вегасе и всю душу из нее вытряс, требуя развода, и Нора наконец могла сказать, что согласна, но при одном условии: если он вместе с ней подпишет договор займа, чтобы в банке думали, будто она замужем. Разумеется, Роджер согласился. На нем уже висело столько невыплаченных займов — включая кредит на покупку «фольксвагена», который, по мнению Норы, не взял бы ни один нормальный человек, ни в рассрочку, ни как- то иначе, — что еще один погоды не делал.
Когда они подъехали к дому, Билли как раз пытался представить отцовское лицо, но у него ничего не выходило. Фургон с вещами перегородил подъездную дорожку, так что Нора вынуждена была парковаться на улице. Когда она вынула из сумочки серебристый ключ, присланный Джоном Маккарти по почте, он оказался горячим на ощупь, Норе пришлось даже дуть на него. Она вылезла из «фольксвагена» и сложила переднее сиденье, чтобы вытащить малыша Джеймса.
— Мы приехали, — проворковала она.
Неподвижно сидя на месте пассажира, Билли смотрел прямо перед собой. Его медового цвета волосы сбились колтунами.
— Давай, страдалец, — сказала ему Нора, — Вылезай.
Мальчик нехотя выбрался из машины и поплелся за матерью. Он был тощий и узкоплечий, копия Роджера — а тот обладал идеальным телосложением для человека, которому по роду деятельности приходится прятаться в коробках и ящиках. Нора взяла младенца под мышку. Лужайка перед домом была подстрижена кое-как, вдоль дорожки белели пушистые шары одуванчиков.
— Подумаешь, сорняки, — хмыкнула Нора.
Они подошли к входной двери. Билли плелся позади так близко, что в буквальном смысле наступал ей на пятки. Ключ не подошел, пришлось обходить дом сзади и идти к черному ходу. Нора сделала знак грузчикам, которые столпились вокруг трухлявого деревянного стола для пикников и пили кофе из своих термосов.
— Ну вот мы и дома, — объявила Нора детям, когда рабочие отправились выгружать пожитки из фургона.
Шум машин, доносившийся с Южного шоссе, был таким громким, что с непривычки подступала головная боль, а в небе ревел снижающийся самолет. В темноте дом производил несравнимо лучшее впечатление.