Седьмой ключ
Шрифт:
— Леш, помощь сейчас понадобится нам с тобой, когда твоя бабушка на нас с укорами кинется! — рассмеялась Вера, увлекая мальчишку вперед. — Ведь и впрямь безобразие, что мы старого человека так волноваться заставили.
За разговором добрались они, наконец, до калитки Алешиного участка. Парень сразу оробел, весь как-то сник и угас, видно, бабушкиного гнева не на шутку боялся. Вера решительно толкнула незапертую калитку и направилась по дорожке к дому, Алеша тащился за ней.
— Кира Львовна! Вы дома?
Из-за двери послышался сдавленный стон. Вера решительно распахнула
— Алешенька… Внучек мой… — еле слышно пошевелила она бескровными губами, из глаз покатились слезы.
Алеша кинулся к бабушке, прижал к себе ее голову, стал целовать… Он и сам едва не заплакал — впервые довелось ему видеть свою «железную» бабушку в таком состоянии.
Вера накапала в рюмочку корвалол, подала Кире Львовне, но та с негодованием ее помощь отвергла. Она уже начала понемногу приходить в себя — появление живого и здорового внука быстро вернуло ей силы.
— Может быть, вы объясните мне, что, собственно… — она задыхалась от гнева, — с кем был мой внук?
— Кира Львовна, сейчас я вам все объясню, — Вера продолжала стоять, сесть ей хозяйка не предложила. — Вы только не волнуйтесь, пожалуйста, ничего страшного не произошло, просто так сложились обстоятельства… Я понимаю, что вы пережили…
— Да, собственно, кто вы такая! — вспылила Кира Львовна.
— Бабушка, это мама моей подруги, ее зовут Вера… — он вопросительно взглянул на Веру, ведь не знал ее отчества.
— Вера Николаевна, — подсказала та.
— Да, Вера Николаевна! — с каким-то внезапным торжеством выпалил Леша. — Она… Бабушка, ты только успокойся, я ведь… Ничего страшного не произошло…
— Ах, по-твоему, ничего страшного? — с нараставшей угрозой в голосе переспросила Кира Львовна, поднимаясь с кровати. — Значит, то, что со мной чудом инфаркт не случился — это не страшно! Это в порядке вещей! И то, что ты невесть где целую ночь шатался — это тоже… — она закашлялась, хватаясь рукой за горло. — Выходит, так тому и следует быть?
— Я вас хорошо понимаю, — Вера постаралась, чтобы ее голос звучал убедительно и спокойно, но это у нее не слишком-то получалось. — Я знаю, что вы пережили. Но, поверьте, так сложились обстоятельства, что Леша просто не мог оказаться дома раньше этой минуты, а телефона здесь нет… Прошу вас, выслушайте меня, я вам все объясню.
— И слушать не хочу, не нуждаюсь в ваших объяснениях! Это же надо… Всю ночь! И где? Где ты был, мерзавец? Я тебя спрашиваю? А вы… — она выпрямилась и с высокомерной презрительностью выпалила Вере в лицо, — я запрещаю Алеше дружить с вашей дочерью и бывать в вашем доме!
— Но, бабушка! — закричал Алеша, и в его крике было такое отчаяние, что Верино сердце сжалось. — Бабушка, ты… Зачем ты? Это же несправедливо…
Но он не успел сказать Кире Львовне все, что о ней думает, дверь распахнулась и на пороге предстала Алешина
— Что за шум, а драки нет? — рассмеялась она, входя и бросая букет на стол. — Мама, опять ты всем недовольна! Добрый день, — кивнула она Вере, все еще улыбаясь, — день сегодня чудесный какой! Алешка, ты нас не познакомил, дикарь! — она взъерошила ему волосы и, порывшись в сумке, достала банку шоколадного крема «Милки Вэй». — На, лопай, ты это любишь! Кстати, пить хочу до смерти, сын, напои-ка нас чаем.
— Леночка, да ты… — от возмущения, что испорчена роль оскорбленной добродетели, которую Кира Львовна с упоением начала играть, когда прошел ее страх за Алешу, она тут же переключила свой гнев на дочь. — Ты бы разобралась сначала, что тут у нас… А ты — чаю! Как это можно? Твой сын не ночевал дома! И эта дама, видите ли, явилась меня успокаивать. Да вы понимаете, что едва меня не угробили? Что я была на волосок от инсульта? — она вновь обрушилась на Веру, которая сквозь землю готова была провалиться.
— Ну, пошла писать губернию! — с осуждением глядя на мать, покачала головой Елена. — Мама, прошу тебя, успокойся, ты совсем не в себе. Выпей чего-нибудь успокоительного, а мы пока в сад пойдем.
Она решительно увлекла за собой Веру, шепнув на ходу:
— Не обращайте внимания — мою мать иногда заносит…
И через пять минут они уже доверительно шушукались на скамеечке в густой тени отцветавшей персидской сирени. Алеша, наблюдавший эту беседу со стороны, не верил своим глазам: что такое случилось с матерью — ее словно бы подменили! Елена, помолодевшая, похорошевшая, вся сияла, казалось, от нее исходят токи радости, какого-то особого душевного электричества, заражавшего своей энергией все и вся вокруг. Алеша глаз не мог от нее отвести — он словно впервые увидел, какой редкой, какой одухотворенной красотой была наделена его мать! И, похоже, ее обаяние с первого взгляда покорило и Веру. Она сидела, вся подавшись вперед, к своей собеседнице, глаза улыбались, от недавнего напряжения не осталось следа. До слуха Алеши долетали обрывки их разговора.
— Вы знаете, это место какое-то чудодейственное! — поводя руками, словно силясь здесь все обнять: и кусты, и солнышко, и траву, — говорила Елена. — Я как впервые сюда приехала — такой прилив сил почувствовала — не описать… Знаете, вера в себя, что ли, вдруг появилась — не знаю. Только мне показалось: все теперь по плечу, любую роль сыграю — и классику, и современное что-нибудь — все, все! Чехова, Островского, да что там… Шекспира! Да! Вы, наверное, думаете, что я этакая чудачка восторженная…
— Что вы, Леночка, что вы, — перебила Вера, — я точно такая же. Я ведь, Леночка, в графоманство ударилась — роман села писать. Вот так! Не знаю, блажь это или настоящее что-то, но только ничего лучше этих минут, когда сижу за машинкой, в жизни не знала. И началось это здесь, сразу же как приехала…
— Точно водой живой напоили, да?
— Именно — точно живой водой. Как это вы хорошо сказали.
— Вера, а ведь мне дали роль! Вчера утвердили на худсовете. Главную роль, представляете?