Седьмой ключ
Шрифт:
Над малышом склонились лица в белых марлевых полумасках, так что трудно было понять: кто есть кто.
— А чего тут думать! — пробасил отец Валентин. — Илюшкой надо назвать. Сегодня ведь Ильин день.
— Больно крутой святой у твоего сына, Ксенюшка! — вставил свое Юрасик. — Громы и молнии будет метать твой Илюха — вот помяните мое слово!
— Я вообще-то хотела Федей назвать… — еле слышно проговорила молодая мама. Волосы ее разметались по подушке, на лбу блестели капельки пота. —
— Вот и славно, через недельку мы его и окрестим, — констатировал батюшка.
— Посетители, прошу всех покинуть палату. Все, все, все, никаких возражений! Маме нужен покой. И ребенка разбудите…
Спорить с главврачом, к тому же явно пошедшим навстречу роженице, было бы несправедливо. Покивав и почмокав губами возле «кроватки» ребенка, гости тихонько выбрались из палаты и прикрыли дверь.
И все-таки Вера от них приотстала. Оглядываясь на дверь и ожидая, что вот-вот ворвется разъяренный главврач, она присела на край кровати.
— Ну… как ты?
— Хорошо… — Ксения полуприкрыла глаза, подтверждая, что все с ней в порядке.
— Господи, как же я испугалась! — Вера перевела взгляд на маленького. — Илюшка твой просто красавец! Надо же, богатыря какого родила — четыре восемьсот пятьдесят! Это не шутки…
Ксения улыбнулась и выпростала из-под одеяла руку. Ее пальцы дотянулись до Вериной ладони и ласково скользнули по ней.
— Милая моя девочка… — шепнула Вера. — Знаешь, когда появилась эта женщина… Ой, а мы ведь даже не знаем, как ее зовут, спросить не успели… Надо же! Я ее разыщу — обязательно — вот увидишь. И все узнаю о ней.
— Не узнаешь, — прошелестела Ксения.
— Почему?
— Ну… Не надо об этом. Пока…
— Непонятное что-то ты говоришь. Ну ладно. Я молиться за нее буду.
— Помолись лучше не за нее, а ей… Ей самой!
— То есть… — Вера опешила. Острая догадка вдруг молнией полыхнула в ней. — Ты думаешь…
— Да. Она явилась в земном обличье, чтобы… помочь нам.
— Она святая?
— Не просто. Она хранит эту землю. И Москву… Всех нас. Наш ангел-хранитель!
— И ты что-то знала о ней?
— Я для того и приехала на лето сюда, чтобы ей помолиться. Ради этого дом здесь купила. Только вот могилы ее не нашла. Ходила, искала — и никак…
— Так значит, этот круглый холм на поляне — ее могила?
Ксения закрыла глаза, подтверждая догадку подруги.
— И ты про нее мне расскажешь?
— Конечно… Только я мало знаю.
— И мы вместе придем к ней, когда ты поправишься!
— Не думаю… что она явится нам во второй раз.
— Ты хочешь сказать, что она… не всем открывает путь? Что не всякий в лесу дорогу найдет?
— Уверена! По крайней мере, пока это
— Боже, но почему?
Ксения покачала головой и прикрыла глаза, давая понять, что устала и хотела бы отдохнуть.
— Милая, только еще вопрос. Скажи, почему ты не захотела, чтобы Юрасик отыскал в Москве твоего духовника? Что ты от меня все это время скрывала? Я ж это ясно почувствовала, а теперь, когда все позади, по-моему, можно и рассказать. А? Или все же не хочешь?
— Почему не хочу? Не хотелось мне… прошлого своего ворошить. Больно очень! Делала вид, что у меня все хорошо, чтоб не жалели, так легче было. А батюшка мой… он все знает. Поневоле напомнил бы… И вы бы сразу все поняли.
— А что, Ксенечка… Ох, прости меня, дуру настырную, ради Бога! Нашла время мучить расспросами!
— Ничего… — роженица опять улыбнулась Вере и, подняв руку, коснулась ее лба. — Я полюбила вас всех… Тебя. Веточку. Лешку, Юрасика…
— Он весь испереживался за тебя. Меня отругал.
— Да. Он очень… — она не договорила и с усилием сглотнула, как будто ком в горле мешал говорить. — Я… Мы с мужем расстались. Весной. Я была на четвертом месяце. Мне пришлось ненадолго уехать. Пока я была в отъезде, он… ну ты понимаешь. Прямо в дом водил… женщину эту. Я не выдержала — ушла. Лёну забрала. Жили мы у тетки. Потом…
Вера плакала, глядя на нее. Пыталась прервать. Но Ксения поднесла палец к ее губам.
— Раз уж начала… Так вот, я заняла денег и купила этот дом. На реке. Он пропал?
— Да. Его нет.
Ксения кивнула. Какое-то время молчала. Ее губы дрожали.
— Так получается, тебе негде жить? — спросила Вера.
— Получается так. Нам негде, — мать взглянула на сына. Он спал.
— Милая, не думай сейчас об этом, — воскликнула Вера. — Мы что-нибудь вместе придумаем. Мы же вместе теперь?
— Да. Лёна как?
— Не беспокойся. С ней все в порядке. Я ее заберу.
— Хорошо.
Ксения отвернулась к стене. Вера молча поцеловала ее и вышла.
А этажом ниже отец Валентин в это время сидел у кровати Сережи. Трое мужчин — соседей по палате — тактично вышли и покуривали на лестнице, ожидая, пока батюшка закончит беседу.
Сережа был ранен. Легко — в ногу. Но был очень слаб — потерял много крови еще до ранения, когда пытался свести счеты с жизнью, перерезав себе вены. Сразу же по прибытии в больницу ему сделали переливание крови, и теперь он лежал под капельницей.
Они говорили долго — не менее получаса. Врачи беспокоились, но все же смилостивились, вняв уговорам Веры, и дали поговорить. Она уверяла, что для больного эта беседа с батюшкой жизненно необходима.