Седьмой крест. Рассказы

Зегерс Анна

Вот как случилось, что госпожа Мендоса уже на следующий день спешила по одной из самых красивых улиц на окраине города, мимо новых белых, но успевших зарасти голубыми цветами домов, к лагерю строителей. У женщин она спросила о Крисанте. И, как ожидала, получила точный и злобный ответ.

Крисанта при виде посетительницы испугалась. А приказание госпожи Мендосы немедленно собираться и ехать в Пачуку потрясло ее и обрадовало.

За последний год Крисанте удалось избавиться от воспоминаний о Гонсалесах; пожалуй, можно было подумать, что она и вовсе забыла эту семью. Она всеми силами старалась не вспоминать о них, чтобы не просить у них приюта и не держать

перед ними ответа. Когда же ей властно приказали сделать что-то, о чем она и помыслить не смела, она без всяких уверток, привычно послушалась того, кто был сильнее, чем она сама. Ибо она, Крисанта, была слабая, маленькая и беспомощная.

Госпожа Гонсалес не стала поднимать шум вокруг ее возвращения. А мужчины были на руднике.

Крисанта легла спать на свое старое место — на циновке, рядом со старшей дочерью. Только теперь там стало теснее, потому что старшая дочь была беременна. За это время она уже успела родить одного ребенка. Он спал в ящике, подвешенном на шнурах к потолку. Это было единственным новшеством в комнате да и в семье.

В доме было так тесно, что Крисанте и думать нечего было остаться. Она это сразу поняла.

— Ах, бедная моя, — сказала госпожа Гонсалес, — что ты будешь делать? Ведь ты снова попалась.

Крисанта еще и не подозревала этого, а приемная мать тут же заметила, что она ждет ребенка. Поэтому, когда госпожа Мендоса подала дельный совет, все очень обрадовались. Сестра ее золовки была замужем за человеком, которому в Мехико повезло. Они арендовали ларек и продавали лимонад у остановки на одной из окраин города. Им нужна была работница, чтобы заменить хозяйку в ларьке. Крисанта должна будет только выжимать апельсиновый сок и мыть стаканы. Накануне своего отъезда Крисанта вышла немного проводить папашу Гонсалеса, который приходил домой с рудника ночевать. Во дворе одиноко разгуливал, чванясь своим ярко-красным убором, индюк. Папаша Гонсалес сказал, что индюка откармливают к свадьбе второй дочери. И добавил:

— Мы ждем тебя. — И еще он добавил: — Ребенка ты принесешь с собой, я хочу его видеть.

Мгновение он пристально смотрел ей в глаза. От этого взгляда Крисанта почувствовала себя виноватой, ибо он напомнил ей Мигеля. Его глаза, такие же золотисто-зеленые, выражали ту же непреклонность.

Она не боялась больше вспоминать прошлое. Она опять вспомнила Мигеля. И горько жалела, что не приехала в Пачуку раньше. Может быть, она уже давно выжимала бы апельсиновый сок в этом ларьке. Ребенок, которого она ждала, был бы от Мигеля. Теперь же она и сама толком не знала, кто его отец.

Однажды Крисанта остановилась перед витриной кино, чтобы посмотреть фотографии актеров. Она узнала героев того фильма, который они видели вместе с Мигелем, и подумала: «И мой сын может стать таким же умным, как сын той девушки в фильме. И он научится читать и писать. И поступит в университет. И даже получит диплом. Он может стать решительно всем, кем захочет, если только вообще появится на свет, как того желает папаша Гонсалес».

Ее новая работа была ни очень плохой, ни очень хорошей. Люди, к которым она нанялась, обращались с ней ни грубо, ни дружелюбно. Они были немного сдержанны, немного педантичны.

И благодаря этим качествам могли кое-что экономить и откладывать деньги на аренду ларька.

В часы, когда в ларьке торговала сама хозяйка, Крисанта — отчасти по своей воле, отчасти по приказанию — продавала недалеко от ларька самостоятельно яблоки и лимоны. Родив ребенка, она продолжала вести свою маленькую торговлю. На остатки жалованья она покупала,

тщательно выбирая, у оптового торговца несколько десятков некрупных, но блестящих желтых яблок, лимонов, помидоров и головок чеснока, а иногда и зелень. Все это она раскладывала рядом с рельсами, постелив газету прямо на землю, приветливыми ровными пирамидами. И садилась тут же на землю, закутав ребенка в ребосо.

Однажды порыв ветра поднял тучу пыли, засыпав улицу и прохожих. Крисанта быстро сунула голову под шаль к ребенку. Люди, едва различимые сквозь пыль, спешили мимо нее. И вдруг она вспомнила то место, где была когда-то ребенком. Вспомнила эту ни с чем не сравнимую, непостижимую синеву, такую густую и темную. Это было ребосо, шаль госпожи Гонсалес, а за ним, теперь она это знала, катились людские волны — ее народ.

Агата Швейгерт

Перевод Р. Гальпериной

В небольшом городке Альгесгейме близ Рейна проживала в начале века женщина по имени Елена Денхофер. От покойного мужа она унаследовала мелочную лавку на окраине города и образцово с ней управлялась при помощи своей дочери Агаты. Уже девочкой Агата в свободное от уроков время обслуживала покупателей.

Жили они тут же в тесной квартирке, во дворе за лавкой. Двор был поделен на одинаковые участки. Полоть и поливать свой огородик входило в обязанность девочки. Если бы не эта каждодневная повинность, она выросла бы, пожалуй, еще более слабенькой и бледной.

Почти неуловимые колебания в выделке и качестве товара и мельчайшие капризы моды были для них предметом обстоятельных обсуждений и мучительных дум: ведь надо было своевременно сбыть товар, да еще с какой ни на есть грошовой прибылью.

Такое рвение способствовало расширению клиентуры, а следовательно, и росту оборота, разумеется, в скромных пределах — по товару. К тому же с годами за бывшей городской окраиной пролегли две-три новые улицы. Была построена консервная фабрика, ее спаржа и горошек пользовались большим спросом. Альгесгейм стал железнодорожным узлом; город получил новую сортировочную станцию. Выросли жилые корпуса, заселенные преимущественно железнодорожниками, служащими и рабочими, — в сущности, уже не задворки города, а новый район. Фрау Денхофер была со всеми любезна, пусть в душе она и предпочитала своих старых покупателей: ремесленников, скромных лавочников, как она сама, и мелких чиновников.

Агата радовалась окончанию школы: ничто уже не мешало ей помогать в лавке.

Без этой помощи матери и впрямь пришлось бы трудно: в то лето разразилась первая мировая война. Город наводнили солдаты, днем и ночью по Рейнской долине проходили воинские эшелоны в направлении на Францию. Вместе со знаменами и бравурными маршами в Альгесгейм вошло небывалое деловое оживление, захватившее даже фрау Денхофер. Незнакомые люди в мундирах и знакомые, которых до неузнаваемости изменили мундиры, предъявляли каждый свой спрос на пуговицы и петлицы, на золотой и серебряный галун, на всякого рода мелочной приклад, имеющий отношение к военному обмундированию, к патриотическим праздникам, а заодно уж и к траурной одежде. Фрау Денхофер, знавшая по роду своих занятий, как переменчив мир, не обольщалась новой конъюнктурой. Она отложила кое-что про черный день, припрятала и небольшой запасец товару — на случай, если ее сбережения растают. Агата безоговорочно слушалась мать. Она так же уверенно рассуждала с покупателями о победах и генералах, а после битвы на Марне, так же как и та, сбавила тон.