Седьмой крест. Рассказы
Шрифт:
Клаус и Эрвин встретились в условленное воскресенье в ресторанчике «Форстхауз Хюгель».
Эрвин собирался поехать в Кельн, чтобы разыскать Хеммерлинга и получить у него указания на дальнейшее. Хеммерлинг ушел от облавы, и ему подыскали место бухгалтера в универсальном магазине.
Клаус в ближайшие дни ждал известий от мужа своей младшей сестры Норы, железнодорожника, тот был смекалистым парнем.
Крестьянское хозяйство, где Клаус работал не разгибая спины, находилось вблизи от шоссе. Возчики, а иногда и туристы останавливались здесь, чтобы утолить жажду. Общая комната, в крестьянском доме, с большим столом без скатерти, буфетом и диваном, служила одновременно и местом отдыха для семьи, и кабачком.
Эрвин
Эрвин должен был в субботу встретиться с Хеммерлингом в Кельне, получить от него текст для новой листовки, а через две недели, в воскресенье, передать его Клаусу в Наумбургском соборе во время богослужения. Если их свидание из-за чего-либо не состоится, они встретятся во второй вторник следующего месяца в Фульде.
— Ну, а если произойдет полный провал, — сказал Клаус, на самом деле не веря в такую возможность, — тогда один из нас будет поджидать другого в пять часов дня на почтамте в Гельхаузене пятого числа каждого месяца. Ты понял — это уговор навсегда! Пятого числа каждого месяца в пять часов на почтамте в Гельхаузене.
Эрвин повторил:
— На почтамте в Гельхаузене. Что бы ни случилось, тот, кто сможет туда отправиться, должен быть там пятого числа каждого месяца в пять часов дня… — Он, как и Клаус, подумал, что такой уговор на долгий срок вперед не нужен — их жизни, а потому и встрече ничего не угрожает. Они тщательно выбирали и запоминали место и время явки лишь потому, что их приучили принимать в расчет любую случайность.
Листовка, написанная Хеммерлингом, сказал Клаус, теперь, при растущей угрозе войны, нужна как никогда. Они условились еще о том, как подать знак на случай, если один из них заметит, что в Наумбурге за ним следят. Уговорившись обо всем, они расстались, твердо посмотрев в глаза друг другу…
Вскоре после этого зять в Касселе, которому ничего не надо было объяснять, пригласил Клауса на работу в депо, где он сам был занят неполную неделю. На всякий случай он подыскал там для Клауса место подсобного рабочего, чтобы тот чувствовал себя в безопасности, когда урожай будет убран и хозяин его рассчитает. Клаус, конечно, никогда не заходил к своей любимой сестре. Но изредка он посылал ей весточку…
Эрвин окольной дорогой поехал в Кельн. Хеммерлинга перебросили теперь для партийной работы в другой большой район. Его предшественник был арестован. Хеммерлинг был из тех людей, которые становятся тем спокойнее, чем труднее обстоятельства. В универсальном магазине, где он служил бухгалтером, ему было относительно просто встречаться с товарищами. Они даже могли несколько минут поговорить друг с другом в кафетерии или в буфете. Он несколько раз повторил Эрвину текст короткой листовки, который тот должен был передать Клаусу в Наумбурге во время богослужения. У Эрвина была хорошая память.
Эрвин приехал в Наумбург вечером. Было уже темно. Он подумал: дни теперь идут на убыль, и с каждым вечером темнеет все раньше. Он ехал скорым до Галле, от Галле ему пришлось, как этого требовала осторожность, сделать большой крюк, пересаживаясь с одного пригородного поезда на другой.
Крестьянка, оказавшаяся в его купе на последнем отрезке пути, вслух высказала то, о чем он подумал про себя: «Теперь темнеет все быстрей и быстрей». Попутчики с ней согласились.
Разговор вскоре перешел на практические вещи, такие, на которые человек может влиять, не то
— Да, повсюду стало лучше. А почему? Потому что наш фюрер оказался на своем месте. — Его слова прозвучали как начало выступления с трибуны. Он сделал паузу, вероятно, в ожидании бурного одобрения. Однако крестьянка лишь сказала:
— Вы думаете, потому я и продам больше гусей?
— Конечно, также и поэтому, — продолжал горячий человек с наклонностями народного трибуна. — Это тоже проявление того подъема, который становится заметным повсюду. Я вот видел, что происходило на Рейне, когда они вступили туда с развевающимися знаменами, — у меня там живет сестра, и я приезжал к ней на серебряную свадьбу. Но эта свадьба совершенно неожиданно превратилась в огромное торжество. С барабанами и трубами, с флагами и приветствиями, с «Хох!» и «Хайль!», которые и сегодня гремят у меня в ушах. Это же просто наглость — заявить, что на нашей собственной земле мы не можем позволить маршировать нашим собственным солдатам. И вот фюрер просто, без всяких «добро пожаловать», вступил туда, и ни одна из этих так называемых великих держав даже не пикнула. Кто и сейчас не понимает, что происходит в Германии, тот или болван, или свинья. Конечно, все еще попадаются некоторые с красным душком, да, попадаются.
— Да, попадаются, — согласился один из попутчиков. — Я однажды видел, как они волокли такого вниз по лестнице.
— Так ему и надо, — сказала тощая, похожая на учительницу женщина, до этого тихо сидевшая в своем углу. — Кого слово не проймет, того палка прошибет. Вот я, например, уже по вопросам своих учениц («Она действительно учительница», — подумал Эрвин) узнаю, чем дышат их родители.
Коренастый мужчина заметил:
— Я бы просто послал кого-нибудь домой к таким людям. Гестапо или штурмовиков. Там может выясниться всякое.
— А я уж так и сделала, — сказала учительница.
Крестьянка снова вернула разговор к его безобидному началу. Она стала разглагольствовать о корме для гусей.
— Так когда же их начинают откармливать? — спросила учительница.
Эрвин не запомнил ответа. Зато первая часть разговора врезалась в его память почти дословно. «Волокли вниз по лестнице». «Так ему и надо». «Кто теперь еще не понимает». «Все еще, вероятно, попадаются красные…»
Он пошел в гостиницу. Она была скромной и опрятной. Номера еще не отапливались, но от кафельной печи в общем зале на первом этаже исходило доброе тепло. Он ел ужин и постепенно оттаивал, а потом подсел за угловой столик, чтобы выпить кружку пива. Сама хозяйка гостиницы уже сидела там с несколькими гостями. Милая добродушная мамаша. Она уже разузнала, что под ее кровом остановились два коммивояжера, а также зубной врач со своей супругой, которые завтра отправятся дальше. Она без церемоний спросила Эрвина:
— Вы, наверно, приехали в школу имени Шиллера, чтобы заменить больного учителя?
Эрвин засмеялся.
— Я не учитель. Хотя впрочем, нечто в этом роде. Я тоже стараюсь кое-что объяснить людям. Сейчас я готовлю текст о скульптурах вашего знаменитого собора {9} для нового справочника. Завтра доктор Гренхаузен из организации Немецких христиан {10} прочтет там очень важную проповедь.
Эрвин уже давно привык придавать своей мнимой деятельности видимость достоверности. Путеводители и фотографии, брошюра с речами Гренхаузена, а также собственные заметки лежали в его комнате в раскрытом портфеле, чтобы хозяйка могла все это увидеть.