Седьмой круг ада
Шрифт:
Невесело было Комарову слышать это. Ладно, пусть генерал и дальше смеется, если из этого можно извлечь какой-то прок. Расшифровав Сазонова, Казаков направил чекистов по ложному следу. Ну что ж! По крайней мере, из этого следует хотя бы одно: старик знает правду. Знает! Вот только захочет ли ее открыть?
– В чем же мы ошиблись? – спросил Комаров.
– Извольте, в этом тайны теперь нет. Человек, опередивший вашего Сазонова, предупредил, что в Петроград послан еще и подпоручик граф Уваров. А пришел этот… Сазонов. Сначала подумал, что если ко мне отправлены два посланца, то может быть
– Что за конфуз? – терпеливо спросил Комаров.
– Да ведь я у вас все еще женатым человеком, наверное, числюсь… Сам, помню, Эдуарду Морицевичу в восемнадцатом это на допросах показывал. Но год назад супруга моя выехала из Петрограда. После долгих передряг добралась до Крыма, где заболела и скончалась. Об этом мне сообщил при случае Татищев, добрый мой приятель. И вдруг этот ваш Сазонов передает привет от князя мне и… моей покойной супруге, царство ей небесное! – Казаков перекрестился. – И понял я, что граф Уваров находится у вас, а Сазонов…
– Да, непростительная оплошность, – сказал Комаров. – Что ж, на ошибках учатся. Но я, Евгений Александрович, о другом хотел спросить. Где сейчас баронесса Врангель?
– Со старухой воевать собрались? Или в заложницы?
– Баронессу мы разыскиваем, чтобы обеспечить ей безопасность, – сказал Комаров.
– Ой ли? – Генерал с укором посмотрел на них. – Ну зачем, господа! Если баронессе Марии Дмитриевне и приходится от кого-то скрываться, так только от вас. Слава богу, теперь она в надежных руках, о ней побеспокоятся. А посему предлагаю данную тему закрыть и больше к ней не возвращаться.
Он опустил голову, задумался. А когда опять поднял глаза, перед чекистами был уже совсем другой, чем в начале разговора, человек – без тени насмешливости или самолюбования, преисполненный того величественного спокойствия, которое приходит к старым людям, знающим, что жизнь прожита не зря, и готовым к смерти, как бы ни была она близка.
– Нет, Евгений Александрович, не можем мы принять ваше предложение, – сказал Комаров. – Баронессе грозит смертельная опасность. Сейчас я объясню, откуда такая уверенность. И если вы даже после этого будете упорствовать, смерть баронессы ляжет на вашу совесть.
– Я вас слушаю, – безразлично сказал Казаков.
– Но прежде один вопрос, на который, в общем-то, и отвечать не надо: достаточно простого подтверждения моих слов. – Сделав паузу, Комаров подождал, когда генерал слабо, едва заметно кивнет, и спросил: – Тот, кто пришел к вам раньше Сазонова – я не спрашиваю сейчас, что это за человек, – он пришел к вам без каких-либо полномочий от барона Врангеля?
– Подтверждаю, – устало ответил Казаков. – Впрочем, нет! Он пришел с запиской от капитана Селезнева из контрразведки. Я знаю капитана, он давно работает с Татищевым.
– Боюсь, что именно в ней, в контрразведке, и кроется корень зла! – сказал Комаров. – Ветер дует со стороны того ведомства. Впрочем, пока это только предположение.
Выслушав рассказ Отто о замерзшем человеке с запиской Врангеля в сапоге, внимательно изучив записку и запротоколированные показания красноармейцев, Казаков сказал:
– В этом вы меня убедили. – Пожевав губами, добавил: – Не исключаю, что бедняга шел за помощью именно ко мне… Но что из этого может следовать?
– Выводы, как мы договаривались, будете делать вы, – сказал Комаров. – Так вот, не кажется ли вам странным то обстоятельство, что у двух одновременно или почти одновременно направляемых в Петроград людей не одинаковые полномочия? Что мешало Врангелю снабдить запиской к вам и второго посланца?
Генерал поднял глаза на Комарова, неуверенно произнес:
– Полковник Татищев мог послать человека самолично… Зная неопытность графа Уварова, решил его подстраховать.
– Не ставя в известность барона?.. Нет, генерал. Все проще: записку Уварову вручил непосредственно Врангель. Контрразведка о ней ничего не знает. Как не знает Врангель о посланце контрразведки. Интересно, посыльный контрразведки, ознакомив вас с письмом, забрал его?
– Нет, – откровенно теряясь, сказал Казаков, – письмо мы, по взаимному согласию, сожгли. – Прищурился, вспоминая: – Согласие согласием, а инициатива, признаться, была его.
Комаров, придвинув стул, сел напротив, заглянул в старческие, уже беспокойные глаза и тихо произнес:
– Неужели вы и теперь не поняли, что тоже были обречены? Когда б Сазонов не вспугнул вас… Вас должны были убить раньше, чем баронессу, иначе вы могли бы догадаться, от чьей руки она погибла. Понимаете? Вас ищут. Может, только поэтому и баронесса пока жива… Но долго так продолжаться не может: оставаясь в руках посыльного контрразведки, она обречена!
– Но зачем? Кому нужна смерть пожилой и немощной женщины? Убей ее вы, я еще способен понять: месть за сына, классовый антагонизм…
– Вот-вот! Именно! Вы, кажется, владеете английским? Тогда прочтите это. – Комаров протянул ему «Таймс». – И обратите внимание на следующие строки: «Мы не удивимся, если вскоре последует сообщение еще об одной жертве большевиков».
– И все равно не понимаю! – с отчаянием сказал Казаков.
– Ну, генерал! Иногда у вас логика работает безупречно, а иногда, простите, как у малого ребенка. Вы разве не видите: большевики стали сдерживать террор! Стихают разговоры о мировой революции. Мы ищем общий язык со странами Европы. Двадцатый год – уже не девятнадцатый. И тут – кровавый, громкий, на весь мир скандал: чекисты расправились с немощной старухой, матерью вождя белого движения. Это их месть! Какова будет общая реакция?