Седьмой круг ада
Шрифт:
– Ну зачем вы себя мучаете, Сергей Александрович? Во-первых, бежать мне некуда, да и небезопасно. Во-вторых, зачем мне бежать, если мне предстоит возвращение к своим!
– Тоже верно, – поразмыслив, вздохнул Сазонов. Рухнул на полку и проспал как убитый до самого Мелитополя.
Когда за окнами вагона забелели цветущие черешневые сады, Уваров растормошил его:
– Просыпайтесь. Приехали.
В штабе 13-й армии, куда они пришли с вокзала, их проводили в Особый отдел. Ознакомившись с предписанием Сазонова, начальник Особого
Вернувшись в кабинет вместе с Коротковым, Линк, кивнув на гостей, сказал, певуче протягивая гласные:
– Это вот – товарищи из ВЧК. Это – товарищ Сазонов, а это… тоже… Будем вот… товарищей с твоего участка переправлять в Крым.
– Надо так надо! – отчеканил в ответ Коротков – молодцеватый, весь затянутый скрипящими ремнями.
На Мелитопольщине села в большинстве своем назывались по именам их основателей: Акимовка, Федоровка, Калиновка, Ефремовка, Кирилловка. Штаб полка Короткова находился в Ефремовке. Их доставили туда на штабном автомобиле.
В селе аккуратные, чистенькие хаты тонули в белой кипени цветущих черешневых садов. Сазонову и Уварову отвели для постоя комнату в доме деревенского лавочника – внизу была лавка, а наверху – жилые помещения. С наслаждением помывшись ледяной колодезной водой, отряхнув дорожную пыль, они пошли на окраину села, в штаб.
Уварова Сазонов оставил во дворе, а сам поднялся на крыльцо и вошел в горницу. Коротков прохаживался босыми ногами по тряпичным цветастым половикам и диктовал приказ по полку:
– «Пользуясь затишьем на вверенном мне участке, – звенел его отточенный командирский голос, – приказываю во всех ротах проводить учебу по военному делу, необходимую для успешной победы как над оставшимися, так и над будущими врагами мирового коммунизма…» – Увидев вошедшего Сазонова, обрадованно сказал: – А-а, товарищ Сазонов! Как устроились? Проходи, гостем будешь! – И вновь обернулся к помощнику, который записывал приказ: – Давай подпишу, и доводи до сведения!
В дверь заглянул вестовой Короткова.
– Товарищ командир… – Он замолчал, нерешительно переступая с ноги на ногу.
– Ну, рожай, чего хотел сказать.
– Там вас сельские мужики требуют, красноармейца нашего привели.
– Что за чертовщина?
Комполка, а следом за ним и Сазонов вышли во двор. Приблизились к гудящей толпе мужиков, в центре которой растерянно стоял молодой щуплый красноармеец с испуганным лицом.
Уваров сидел возле крыльца штаба на скамеечке. Он не встал, чтобы приблизиться к толпе, даже не смотрел в ее сторону. Всем своим видом он словно бы подчеркивал, что его нисколько не интересует чужая жизнь.
– Вот арестовали, ваше высокородие товарищ командир, – по-военному доложил могучий дед с бородой, начинавшейся от самых глаз.
– Отпустить! –
Дед вытянулся, прижал к бокам черные, похожие на корневища векового дуба руки, но голос его оставался твердым:
– Поймали и арестовали, как хлопец этот вроде вора будет…
– Все грядки повытоптали!.. – послышались голоса из толпы. – Спасу от них нет…
– Довольно базара! – приказал Коротков. И сразу же все замолчали. – Ну-ну, говори, дед! Говори, чего хотел сказать.
– Поймал я его счас в огороде, редиску воровал. Спрашиваю: зачем, мол, чужое берешь? А он… Пускай сам скажет!
– Говори! – грозно притопнул Коротков начищенным, в аккуратных латочках сапогом.
– Дак что ж, товарищ командир, – жалобно сказал красноармеец. – У них этого добра много. Как у нас брюквы! А у нас на Вятчине так уж заведено: захочешь брюквы – бери. Я думал, и у них так же…
– Видите, сам признался, что вор! – радостно сказал старик.
– Ты, дед, помолчи пока! – строго проговорил Коротков и опять прикрикнул на бойца: – Кто у тебя взводный?
– Омельченко.
– Скажи Омельченке, что я приказал всыпать тебе… три наряда вне очереди! Иди, выполняй приказ!
С облегчением переводя дыхание, красноармеец рванулся из круга.
– Ну а вы, товарищи крестьяне, чего стоите? – Коротков спрашивал сдержанно, но лицо его побледнело.
Сазонов видел, как на лице комполка напряженно пульсирует жилка.
– Да ведь нам как теперь считать, ваше высокородие товарищ командир? – помявшись, спросил старик. – Что ж нам, хозяевам, надеяться, что не будет больше этих безобразиев, или как?
– Хо-зя-ева! – с нескрываемой злостью произнес комполка. – Разорил он тебя? – Шагнул к старику. – Хо-зя-ева! – повторил. – Да он же на морозе лютом вырос. На щах пустых! Он, может, раз в жизни и попробовал эту вашу паршивую редиску. Жалко вам стало? А когда он в бой пойдет? Когда его кишки на колючую проволоку намотаются и он умирать за вашу трудовую свободу будет, вы его молодую жизнь пожалеете? Ни хрена вы, кроме добра своего, не жалеете! Хозяева!..
Он повернулся спиной к толпе, которая тут же раздалась, распалась, двинулась со двора.
Коротков, скосив глазом, проводил до ворот въедливого старика, окруженного сельчанами, взял за руку Сазонова.
– Я, конечно, веду работу, – сказал он Сазонову, – подтягиваю дисциплину в ротах. Мне этих людей в бой вести. – Зло пообещал: – И поведу! Знаешь, как зовут нас белые? Ванек – вот они как нас зовут. – Он обернулся по сторонам, поискал глазами и увидел сидящего возле штаба на скамейке Уварова. И, словно специально к нему обращаясь, пообещал: – Уж погодите, покажет еще вам Ванек, где раки зимуют! Вот обучу пополнение всему, чего сам знаю, и разнесут они вдрызг офицерье! – Успокаиваясь, помолчал немного и затем спросил: – Сам-то ты из каких будешь, товарищ Сазонов?