Седьмой патрон
Шрифт:
Штауб кивнул на меня:
— Этого с собой, мичман. Быстро… Быстро!
Приступ
Рать заметно
Раздувая ноздри, крыл воевода: «Дорвался народец-богоносец, так-перетак!» — и мужику, в пьяной радости полезшему к нему лобызаться, врезал по зубам:
— Нализался, быдло!
Бранился воевода отменно, а когда умолкал, скулы каменели, как булыжники. Пытался сколотить отряд, чем попало вооруженный, хмельной, но отряд, силу.
— Мы ить воевать не подряжались, ваш-бродь, — робко заикнулся побитый.
— Я подряжу, если еще хочешь, — осклабился воевода.
Подогнали подводы: исполкомовскую бричку и телегу. В бричку Петруха кинул какой-то мешок и вытянулся перед воеводой.
— Благодарю, мичман, — Штауб не ожидал уже такой расторопности и растрогался, поцеловал Петруху трижды, крест-накрест, приговаривая: — За верность отечеству… За службу… За ум и сердце!
Йгнаха прослезился:
— Сын… сын ить… Почесть-то какая! — и вдруг спохватился: — А куда мы? Забыли вражину!
Едва он скрылся за углом, невесть откуда хлопнул выстрел. По железной кровле забарабанила картечь.
— Погреб… — хрипел Игнаха, вывалившись из-за угла. — На замок заперт!
Воевода — он один остался на месте, мужики рассыпались кто куда — перекосил безгубый рот в усмешке:
— Не ты ли меня, борода, уверял, что нет у вас просоветчиков? Упаси боже, если обманул!
Якунька выскочил:
— Не, ваше благородие… не! То не просоветчик, то, поди-ка, Микола с озера. Аль Олекса. Спьяну завсегда пуляют.
Штауб махнул рукой:
— По подводам! Куделин ваш никуда не денется… Живо, мужики, время не терпит. С богом в путь!
Лошадей не жалели. Промчались через село подводы — пыль столбом. Мы в бричке на рессорах еще держались, но из телеги у самой околицы кто-то вывалился — невзначай, а, может, и нарочно.
Несут кони. Комья грязи брызжут из-под копыт.
Бабы на лугу сено копнили — побросав грабли, кинулись за кусты. Плелась по дороге старуха — закрестилась, шмыгнула проворно в сторону и присела, накрыв голову подолом сарафана…
— Русь святая! — воевода стискивал челюсти. — Народ-страдалец… так-перетак!
Напротив пристани в ложбине у дороги кособочился полуразвалившийся сарай: крыша съехала, обнажив стропила, точно скелет.
Якунька лихо осадил лошадь — то была опять Игнахина кобыла — возле коновязи: трава выбита копытами, валяются ошметья выбеленной дождями соломы, кучи ссохшегося навоза.
— Прекрасная
Штауб скинул жаркую суконную тужурку. Рубаха-косоворотка странно изменила его облик: был воевода-гроза, вновь стал дядя Вася. Вилы ему дай, пойдет сено копнить, и кортик вовсе лишний болтается на боку.
Я тянул шею. Стоит баржа на расчалках. Поодаль, у дебаркадера, буксир.
Нигде ни души…
— Хорошая позиция — половина успеха. Дело, мужички, пустяковое. С буксира команда разбежалась. На барже всего двое. Подавим их огнем. Впрочем, полагаю, до стрельбы не дойдет.
«Что он затеял? — во рту у меня было противно сухо, зубы лязгали. — Зачем я ему нужен?»
— …Возьмем эту баржу, — продолжал воевода, — подорвем, затопим ее на фарватере, перережем Двину. Баржи, которые из Архангельска пойдут, тут станут. Ваши будут. С мануфактурой, крупчаткой. Ваши трофеи, чудо-богатыри! А там подоспеют повстанцы с Ваги, Шенкурска… Задача ясна? — Штауб, не дождавшись ответа, поднял руку. — К берегу, мужики!
— Нам способней отселева, — раздалось несмело. — Из-за амбара пульнем. Как-никак, у меня ружжо.
— И мне, и мне ружжо, — путался под ногами Якунька. — Истинный крест,, послужу обчеству.
Вот язва! В мою сторону и не смотрит…
— Бери мое, — обрадовался дюжий верзила в жилетке поверх сатиновой рубахи. — В глаз чегой-то попало…
— Но-но, Жигин, пики-козыри! — прикрикнул Петруха. — Не совращай малолетних!
Он вытолкал верзилу за сарай, и баржа тотчас отозвалась выстрелом. Пуля вбилась в бревно, брызнули щепки.
Кто где стоял — попадали наземь, Петруха присел, оскалив зубы. Опять один Штауб не тронулся с места.
— Чудо-богатыри, предупреждаю: трусов буду расстреливать лично… А ну, в цепь! — взмахнул воевода револьвером. — Занять позицию… Бодро шевелись!
— Ваш-бродь, а что на барже-то, коли она с охраной?
Голова кружилась — я слышал, как кашляет Ян, и ждал с шаланды звука знакомых шагов.
— Газ! — не помню, как у меня вырвалось. — Динамит и ядовитый газ… Сунетесь — своих не узнаете. Мануфактуры захотелось? Ситчику? А гробы заготовили?
Игнаха придвинулся, сгреб меня за грудь ручищей. Омерзительно пахнуло перегаром, кислым потом.
— Кого стращаешь, щенок?! Изуродую!
Он с храпом втягивал в ноздри воздух, закровенелые глаза остекленели. Приподнял меня, словно пушинку, раскачал, держа на весу одной рукой, и ударил о стену сарая…
Боли не было. Стало только горячо. Сполз по стене. Руки, ноги, голова — все тело чужое. Ничего, ничего, Серега! Ты из команды, где Ян и Куделин… Ничего, не повторится, чтобы тебе первому кинули спасательный круг! Жаль, поздно ты обрел свою команду, место нашел…
— Что с тобой? — наклонился Штауб, ощупывал, но его прикосновений я не ощущал. — Встать можешь? Встань, Серж… Прости, я тебя обвинил напрасно! Ты умница, Серж, ты извинишь мою горячность…