Шрифт:
Annotation
Главы нового романа выкладываю по мере готовности. Роман все о том же, о жизни, и есть ли она, жизнь, и где она есть...
Тарасов Геннадий Владимирович
Тарасов Геннадий Владимирович
Седьмой Принцип
Седьмой принцип.
1. Падение.
Пока
Он стоял на самом краю парапета на крыше девятиэтажного дома, в котором прожил последние десять лет своей жизни. Смотрел на небо над головой, на дома, выстроившиеся перед ним как молчаливые караульные или свидетели, и шире - на город, то ли тонущий в дымке, то ли восстающий из нее, и пытался заглянуть за горизонт, линию которого отсюда можно было увидеть в единственном месте за излучиной реки. Он понимал, что прошлая жизнь осталась у него за спиной, а впереди его ждало неведомое, причем вне зависимости от того, шагнет он напрямую с крыши немедленно, или же найдет способ и возможность спуститься на плоскость земли невредимым.
С прошлой жизнью он прощался, не решительно, но обреченно. И, по правде говоря, эти перемены не были его выбором. А точней, сам он на них никогда бы не решился, хоть и желал уже давно, но события стали происходить как бы сами собой, и их логика была такова, что влиять на их ход он не мог никоим образом. Не мог влиять, но и увернуться от этого колеса тоже не умел.
Если бы кто-то сейчас стал его расспрашивать, как, каким образом все повернулось так, что он оказался в положении человека, собирающегося свести счеты с жизнью, он не нашелся бы, что ответить на этот вопрос. Во-первых, он абсолютно не помнил, как оказался на этой крыше и, тем более, как и зачем забрался на парапет. И, во-вторых, насколько он сам себя понимал - он вовсе не собирался прекращать свою жизнь, но только хотел ее изменить. Беда лишь в том, что он совершенно не знал, не представлял, как ему это сделать другим, не столь радикальным методом. Теперь же, стоя на краю, он отчетливо, ясно, и с каким-то внутренним ликованием понимал, что да, это тоже выход.
Освобождение от всего, что угнетало и унижало его последние месяцы и дни, было рядом, на расстоянии вытянутой руки, и это ощущение свободы, этот липкий ужас и восторг осознания своей полной над собой власти, обволакивали, словно язык хамелеона, и тянули, увлекали туда, в пропасть невозвратного.
К счастью, страх высоты пока оставался сильней.
Но, к счастью ли?
А, может быть, правда, рвануть вперед и прекратить все разом, к чертовой матери?..
Круг, в который он попал, казался замкнутым, и выхода из него не наблюдалось. Хуже всего то, что сил не только продолжать поиски выхода, но даже думать на эту тему у него, похоже, совсем не осталось. Ему бы сделать шаг назад и перевести дух, но что-то словно неумолимо подталкивало его к обратному, что-то влекло за край. Странно, но он почти физически ощущал эти легкие, но настойчивые толчки в спину.
Вся эта волна неприятностей стала подниматься вокруг него примерно неделю назад. А ведь до того ничто, как говорится, не предвещало полную грядущую катастрофу. Совершенно неожиданно на работе его обвинили в том, чего он, конечно же, не делал. Будто бы редкий старинный комод, который он сам и реставрировал, был продан им на сторону, в чужие руки. Абсурд! Все же прекрасно знают, что он скорее отдаст свое, чем возьмет чужое, и все же -обвинили. Конечно, он ни при чем, ни сном, ни духом! Самое интересное, что и комод-то вскоре вроде нашелся, и даже выяснилось, что он к его пропаже совершенно не причастен, а виновны как раз другие люди ... Но уволили с работы все равно его. В связи с потерей доверия и во избежание. Потому что история получила широкую огласку.
А неделю спустя, то есть сегодня, его выставили и из собственной квартиры.
Он ушел из дому рано утром и полдня бродил по городу в тщетных поисках работы. История с комодом еще была у всех на слуху, поэтому никто не рисковал с ним связываться. Приходи, говорили, через полгода, когда все забудется, тогда возьмем тебя с радостью. Но он не мог ждать так долго, заработок ему, и позарез, требовался уже сейчас. Потому что у него была семья, какая никакая, но все же, жена Марина, о которой он должен был заботиться и каким-то образом обеспечивать.
Марина, мягко говоря, имела сложный характер, и всегда, даже в самые благоприятные и успешные времена с ней было нелегко ладить, но когда начались эти его неприятности с работой, с ней и вовсе сладу не стало. " Ну, скажи мне, с кем еще могло такое случиться?
– вгрызалась она в его сознание.
– Только с тобой! Я ни минуты не сомневалась в том, что в конечном итоге все повесят на тебя. Ведь ты идеальный козел отпущения! И знаешь, почему? Потому что ты на самом деле козел! Дурак ты! Уж сам бы взял, и толкнул кому-нибудь тот чертов комод, хоть денег заработал, ей-богу! А так ни денег, ни работы, ничего! Еще хорошо, что за комод платить не пришлось, вот чем бы ты расплачивался, а? И что теперь собираешься делать? Где думаешь работу искать? Куда ты можешь пойти? Ведь ты ничего, кроме как ковыряться в своих деревяшках, не умеешь..."
Надо признаться, что Марина была совсем невысокого мнения о его талантах, и никогда этого не скрывала. Может, повышала так свою самооценку, а, может, так относилась к нему самому, скорее же, что и то, и другое вместе. Конечно, он не оправдал ее ожиданий... Во всяком случае, он никогда ее не обманывал, но этого, как оказалось, было недостаточно. "Еще чего не хватало!
– говорила Марина, становясь в позу драчливой курицы и поднимая перья на загривке.
– Только попробуй!"
Но пробовала-то как раз она, о чем Лис давно уже догадывался, а тут как раз и убедился.
Вернувшись домой часам к трем после бесцельной ходьбы по городу, он не смог открыть дверь своей квартиры. Он не сразу сообразил, в чем дело. Вроде и квартира была та же, и дверь, и номер на ней - седьмой - тот же, но не открывалась. Пришлось звонить. Дверь распахнулась сразу, словно его ждали. На пороге стоял незнакомый мужик.
– Ты кто?
– спросил Веня оторопело.
– Анатолий я, - сказал мужик весело и громко, и выгнул в улыбке щетку густых пегих усов. Был мужик высок, на полголовы выше Лиса, обладал стриженным бобриком седых волос и вообще был красавцем, если можно считать красавцем мужчину за пятьдесят.
– Ты можешь звать меня Толяном. Разрешаю. Ведь мы с тобой почти что родственники. Правда, сразу - бывшие.
– Не понимаю, - сказал Веня и помотал головой.
– Впрочем, не важно. Что ты делаешь в моей квартире?
– Видишь ли, - сказал Толян Лису, - это уже не твоя квартира, и ты здесь больше не живешь.
– Как так?
– не согласился Лис.
– Это почему?
Из-за плеча Анатолия выглянула жена Марина.
– Лисицын, не конфликтуй!
– сказала она злым голосом.
– Все кончено, я от тебя ушла.
– Как это ушла?
– продолжал тупить Веня.
– Ты там, я здесь... Как ушла?