Седьмой выстрел
Шрифт:
— Нечто подобное я предвидел, — заметил Холмс. — Так или иначе, портье ответил, что вас нет, а бородач сказал, что подождёт в вестибюле, и укрылся в коридоре за углом. Оттуда он мог видеть входящих, но самого его не было видно. Или ему так казалось. Он спросил именно вас, и я предположил, что он за вами следит. Я ошибся?
— Н-нет, — пробормотал я, — но отчего вы не заговорили с ним и не дождались меня, чтобы предупредить?
— Действительно, Уотсон. Признаюсь, мелодраматическое послание возникло из моего пристрастия к театральным эффектам. Но какая опасность грозила вам в переполненном вестибюле самого известного американского отеля? Наш преследователь, несомненно, ещё объявится,
С этими словами Холмс подошёл к буфету, на котором стояла бутылка вина.
— Хересу? — предложил он.
— Отпразднуем встречу, — согласился я и, взяв у него бокал, пригубил сладковатое вино.
— Не такой крепкий, как обычно, а, Уотсон? Амонтильядо. Считайте это подношением мистеру По [27] . Мы теперь в его краях, и что бы я ни думал о логических рассуждениях мсье Дюпена [28] , его вкус в части хереса не вызывает у меня нареканий.
27
Амонтильядо— разновидность хереса. У Эдгара Аллана По есть рассказ «Бочонок амонтильядо».
28
[Огюст] Дюпен — персонаж нескольких рассказов По, сыщик-любитель. предшественник Холмса в литературе.
— Кстати о «его краях», — сказал я. — Что вы здесь делаете? Разве вы сейчас не должны быть в Англии?
— На самом деле, дружище, мне повезло. Давайте сядем, и я вам расскажу, что успел узнать.
Мы уселись на обитые бархатом стулья возле низкого круглого столика в центре комнаты. Обычно вдали от своих книг, любимых химикатов и творческого беспорядка Холмс чувствовал себя неуютно. Однако теперь мы словно очутились в своей старой гостиной. Сунув руку в карман халата, Холмс достал оттуда трубку из верескового корня, набил её грубым табаком, зажёг и глубоко затянулся. Мгновение спустя он выпустил большое облако голубого дыма, быстро наполнившего помещение знакомым едким ароматом. И впрямь, если бы мы закрыли глаза, то без труда могли бы мысленно перенестись в свои мягкие потёртые кресла на Бейкер-стрит.
— Начну с того, Уотсон, — произнёс Холмс, — что сестра Голдсборо и её супруг вернулись в Англию на следующий день после вашего отъезда. Они прибыли на неделю раньше. Кажется, чиновника, которого дипломат собирался посетить в Риме, там уже не было. Благодаря Майкрофту мы смогли поговорить в Лондоне в прошлую субботу вечером, так что мне не пришлось ехать в Ноттингем. Я попросил одного пасечника присмотреть за моими пчёлами и в воскресенье отплыл из Саутгемптона. И вот, спустя семь дней, я здесь, перед вами, в Нью-Йорке. Чудеса современного мира!
— Превосходно, Холмс! А разговор с этими американцами что-нибудь прояснил?
— Давайте вспомним, Уотсон, что мы узнали от братца Майкрофта о мистере Фицхью Койле Голдсборо. Помните, Голдсборо очень любил музыку и свою скрипку?
Я кивнул.
— Он четыре года занимался у Йозефа Каспера в Вашингтоне и три — у Якоба Грюна в Вене. Играл в Питсбургском и Джорджтаунском оркестрах.
— И какое отношение всё это имеет к убийству Филлипса?
— Уотсон, вы меня изумляете! Лучший способ понять мотив — это изучить личность предполагаемого убийцы. К примеру, Голдсборо два года учился в Гарварде. Разве не странно, что человека искусства, не меньше двух лет проведшего в стенах университета, довела
— Снова эта нелепая история с вампиром, да, Холмс?
— Верно. Однако я забегаю вперёд.
Холмс вытащил изо рта трубку, затем положил правую ногу на левую. Приняв удобную позу, он собрался вновь приступить к повествованию, а я тем временем прикончил свой херес.
— Энн, сестра Голдсборо, — продолжил Холмс, — двадцать пятого февраля прошлого года вышла замуж за Уильяма Ф. Стеда, американского консула в Ноттингеме. Они сочетались браком в Мэриленде, в фамильном особняке. Венчание должно было состояться в большой церкви, но из-за трагических событий предыдущего месяца пышное торжество сочли неуместным.
— Да уж, — согласился я. — Эти Голдсборо, должно быть, благоразумны.
— О да, Уотсон. Отец — ваш коллега, весьма преуспевающий, ибо, как вам известно, по эту сторону Атлантики ремесло ваше весьма доходно. Семья имеет состоятельную родню в Мэриленде и Вашингтоне и очень гордится родством с адмиралом Голдсборо, участвовавшим в Гражданской войне [29] .
Я снова кивнул. Как, спрашивал я себя, в столь почтенной семье с родственными связями в армейской среде мог появиться нравственный урод?
29
[Луис Мальзерб] Голдсборо (1805–1877) — контр-адмирал, воевавший на стороне северян.
— Вообще, — сказал Холмс, — миссис Стед говорила мало. Она желает поскорее забыть об ужасном происшествии, поэтому со мной беседовал преимущественно её муж. Кажется, мистер Стед верит, что мы способны восстановить доброе имя семьи его супруги.
— Потрясающе, — вставил я.
— В своём дневнике — о нём я ещё скажу — Голдсборо в середине октября тысяча девятьсот десятого года записал, что скоро в течение десяти недель будет получать по пятьдесят долларов в неделю. Значит, в начале января одиннадцатого года его доходы должны были существенно вырасти. В это время он снимал закуток на верхнем этаже здания Рэнд-скул [30] на Восточной Девятнадцатой улице за три доллара в неделю.
30
Рэнд-скул— школа общественных наук, основанная в Нью-Йорке в 1906 году сторонниками американской Социалистической партии для просвещения рабочих. Названа по имени одной из основательниц, баронессы К. Рэнд.
— Три доллара в неделю? Молодой человек из такой богатой семьи? Неслыханно!
— Стед объяснил, что Голди, как звали его друзья, решил самостоятельно делать карьеру. И не слишком в этом преуспел, добавлю я. Ведь, несмотря на свои музыкальные дарования, Голдсборо был, как выражаются американцы, голодранцем. Он и в самом деле докатился до нищеты.
— Но три доллара в неделю, Холмс… Это меньше фунта!
— Это ещё не всё, дружище. Рэнд-скул — прибежище социалистов.
— Неслыханно! — повторил я.
Трудно было представить себе, чтобы человек подобного происхождения избрал своим идеалом анархию, когда его собственная семья так много сделала для общества.
— На этот счёт не волнуйтесь, Уотсон. Голдсборо не был социалистом. Все живущие в здании Рэнд-скул в этом сходятся.
— Тогда почему он поселился рядом с этими жалкими созданиями?
— Потому, Уотсон, что окна Рэнд-скул выходят на Национальный клуб искусств, где жили Филлипс и его сестра.