Седой Кавказ
Шрифт:
И как бы оправдывая ее опасения, о крышу забарабанили жесткие удары, под навес густо повалили небольшие ледяшки.
– Вот что ты принес, – с укоризной проговорила огорченная девушка.
– Вам, женщинам, не угодишь! – вскричал Арзо, размахивая руками. – Была страшная засуха, молили Бога о дожде, и вот благодать сыплется щедро, а они снова недовольны.
Страшный гром прямо над их головами ударил в землю, затряс хилый навес, резкая молния озарила испуганные лица.
– Да-а-а-ла! – с ужасом вскричала Полла и кинулась к Арзо.
Они
– Прочь, прочь от меня! – закричала девушка, закрыв лицо большими ладонями, села на корточки.
Ее тело дрожало то ли от озноба, то ли еще от чего.
…Как началась, так же резко закончилась гроза. Воздух посвежел; стал легким, прозрачным, прохладным. Еще вдалеке, где-то за перевалом хрипел выдохшийся гром. С крыши навеса еще падали капли. В выемке блестели градинки. На западе сквозь выдоенное облако пробились лучи солнца, полукругом соединяя Кавказские горы и Чеченскую равнину, перекинулся радужный мост.
Полла стояла спиной к Арзо, выправляла роскошные длинные густые волосы. До нитки промокшая льняная ткань плотно прилипла к ее телу, четко обозначая соблазнительный контур упругой фигуры. Чувствуя его обжигающий взгляд, она обернулась: суровостью и гневом пылало ее лицо.
– Хоть теперь уйди, – сквозь зубы выдавила она.
– Прости меня, Полла, – тихо вымолвил Арзо.
– Мне не в чем тебя прощать, – в величаво-недоступной позе стояла Полла. – Я благодарна судьбе… Я очень суеверна. Ты вестник грозы, даже бури…Давай простим друг друга и по-доброму разойдемся. Ты уходи первым.
Мешая грязь, с трудом передвигаясь, побрел Арзо к матери и сестренке. Удаляясь от нее, он не о чем не думал, просто досада и стыд поедали его. Лишь много позже, вспоминая этот день, он понял, что «кобылицу» обуздать он тогда не смог, а она его стреножила.
…Буквально через день после грозы, терзаемый любовью, Арзо послал к Полле сестру с просьбой выйти на свидание и получил категорический отказ. Тогда за интересы сына ринулась к Байтемировым мать.
– Дорогая Кемса, – спокойно отвечала девушка, – я еду поступать, шесть лет буду учиться. Вы и ваш сын столько ждать не будете, да и нет к этому никаких предпосылок и желаний с моей стороны. Поэтому я не вижу смысла зря терять время и мне, и тем более ему.
Кемса потупилась.
– Между вами что-то произошло в тот день, – заговорщически утверждала мать.
– Абсолютно ничего, – засмеялась Полла, – твой сын очень деликатный парень, но, увы, я дала нигат* стать врачом. Ведь у нас в Ники-Хита нет ни одного врача.
– А если ты не поступишь?
– Лучше пожелай мне удачи.
Опечалилась Кемса.
– Дай Бог тебе удачи! Славная ты девушка!… А Арзо не
– Не пойму я тебя, Кемса.
– Поживешь с мое – поймешь.
После первой грозы дожди зачастили, напоили влагой иссохшую землю, сочным цветом оживилась природа.
Перед обеденным перерывом Арзо и еще пара молодых ребят из колхоза, вооружившись булыжниками и осколками кирпичей, сбивали с вершины абрикоса чуть созревшие плоды.
– Арзо! – выглянула в окно секретарша. – Самбиев, тебя здесь ждут.
– Скажи, что у меня обед, – поддался азарту стрелка экономист.
– Это наша работница, поторопись, и принеси побольше абрикосов и нам.
У двери кабинета стояла уборщица Зура – мать Поллы.
– Прости меня за беспокойство, – страдальческая улыбка застыла на ее лице.
В кабинете Самбиев раз, другой попросил женщину сесть, чувствовал перед ней какую-то неловкость, однако Байтемирова, все так же виновато улыбаясь, отказалась. От ее вида он подумал, как могла у такой изможденной, маленькой смуглой женщины родиться такая красивая дочь. Лицо с кулак, сморщенное, болезненное, жалкое. А глаза потухшие, тоскливые, едва видимые.
– Меня Полла прислала, – сказала она, и вновь извиняющаяся улыбка или гримаса исказила ее лицо. – Я насчет характеристики.
– Она давно готова, – полез в стол Арзо. – Все как положено, печать, подписи председателя, секретарей парткома и комсомольской организации колхоза. С такой характеристикой ее и без экзаменов должны принять, – попытался пошутить экономист.
– Ты думаешь, у нас есть возможность ее в чужой край отпускать, – омрачилось лицо Байтемировой, совсем испещрилось морщинами, а на шее, жилистой, худющей шее выступили черные вены. – С детства мечтает врачом стать… А у нас кроме нее и кормилицы нет, ребята еще маленькие… Спасибо тебе, большое спасибо.
Она двинулась к двери и у самого порога застыла в нерешительности. Совсем тихим, виноватым голосом вымолвила:
– И еще, Арзо, даже не знаю, как сказать… Полла просила… – Женщина совсем засмущалась, нервно дрожал листок в ее руках. Арзо понял, что она и говорить стесняется и не говорить боится.
– Вернись, в чем дело? – скомандовал он.
– Пол-л-а, – сбился вконец ее голос, – должна на днях уехать… Спрашивает, нельзя ли в счет будущего урожая получить аванс.
– Сколько? – сразу же бросил Арзо.
– Не знаю… Она-то просит двести… Ну хотя бы сто рублей… Я даже не знаю, как она поедет, ей даже одеть нечего, – женщина согнулась, заплакала. – А жить на что будет? Заартачилась, хоть убей ее… Что мне делать?… Как-нибудь аванс оформить нельзя ли, а мы осенью, если доживем?- голос ее сорвался, всхлипывая, она отвернулась.
Арзо вскочил, слегка подбадривающе погладил костлявое плечо женщины.
– Успокойся, все можно. Когда она уезжает? Все сделаем, зайди через недельку, он задумался и добавил: – а лучше пусть сама зайдет.