Сегодня и вчера
Шрифт:
— Руфа, — опять заговорил Алексей, — не кажется ли — тебе, что ты одна?
— Одна? То есть как одна?
— Без людей. Сама по себе.
Руфа ответила не сразу. О чем-то подумала, что-то взвесила, в чем-то насторожилась. Вспомнила, что об этом же ей говорил Сережа.
— У меня никогда не было особенно близких подруг.
— Почему?
— Наверно, были причины.
— Какие?
Руфа опять задумалась и ответила не спеша:
— В школе я была слишком успевающей и… прости меня, заметной девушкой в смысле внешности. Таких не очень любят. А теперь… Теперь мои достижения., они тоже не
Алеша не сдержался. Пришедшие на его язык слова не проглотились, и он спросил:
— А так ли уж велики, Руфа, твои достижения? Следует ли так часто вспоминать о них?
Руфина вспыхнула. Остановилась. Поправила прическу. Потом сказала:
— Тебе виднее со стороны, Алеша.
— Я не сторона для тебя, Руфа. Мне кажется, я нечто большее.
— Значит, ты лучше других должен видеть, чего я достигла. И воодушевлять меня, а не сомневаться.
Руфина вновь занялась прической. Как очаровательны движения ее рук! Как хороша она в лесу! Стройные и высокие сосны — выразительный фон для ее стройного стана. Но почему опять вспоминается зеркало, возникают каблуки?..
Нет, нельзя останавливаться на полдороге. Это не в характере Алексея Векшегонова. Любовь — это откровенность. И он будет откровенен. С ней же идти. Идти через всю жизнь.
— Руфа, ты только, пожалуйста, не сердись, — снова заговорил он.
— За что же сердиться? — отозвалась она. — Разве ты можешь меня обидеть?
— Нет, но… Мне кажется, Руфина, что ты… — Тут снова помимо его воли роковым образом сорвались слова, просившиеся наружу: — Мне кажется, Руфина, что весь твой внешний облик — прическа, платье, браслеты, сумка, каблуки… и эти золотые серьги… эта брошь демидовских времен… и зонтик с кружевами… и многое другое стало… ну как бы мне сказать… все это стало своеобразным выражением твоего «я», — выпалил Алексей и, покраснев, стал оправдываться: — Как туманно и коряво я говорю!
— Нет, почему же, — возразила Руфина. — Ты очень хорошо умеешь излагать свои мысли.
Наступило молчание. Над их головами усиленно стучал своим носом дятел, выискивая поживу.
— Я обидел тебя, Руфа… Но я не мог. Я должен, я… обязан говорить то, что мне кажется.
— Да, Алеша. У нас ничего не должно быть спрятанным друг от друга. И мне кое-что хочется сказать тебе.
— Так скажи же…
— Алешенька, сядем. Здесь сухо.
Они сели. Обнялись, и голос Руфины заворковал:
— Милый мой, а не завелся ли в твоей светлой голове черный, противненький червячок зависти?
— Какой зависти? К кому?
— Ко мне… К моим успехам.
Векшегонов вскочил. Его словно ужалила оса. Руфина удержала за руку и усадила Алексея:
— Алеша, радость моя, выясним все спокойнее и найдем нужные решения. Конечно, всякому мужчине, даже такому, как ты, неприятно, если он вдруг оказывается при… При ней. При мне, в данном случае. Но ведь я же не виновата, Алеша, что все так случилось… и глупо же, в самом деле, отказываться от того, что принадлежит теперь нам обоим. Ведь я — это ты. И ты — это я. Разве можно завидовать самому себе?
— Я не завидую, Руфа. Да и чему завидовать? Тому, что ты вместо одной детали успеваешь обработать две, три?.. Это, конечно, успех, но не такой, чтобы шуметь о нем так громко.
Алеша заметно волновался.
— Алеша, неужели между нами становится моя слава? Неужели тебе неприятно видеть меня известной, уважаемой? Неужели ты позволишь взять власть над собой мелким чувствам? Алеша, сейчас же прогони их прочь. Алеша, я до мизинчика принадлежу тебе. Вот я! Вот мои руки, плечи, мой дурацкий рост, голос, глаза… Это все твое… Так распорядись же разумно мной. Зачем тебе принижать меня? Зачем?..
Голос Руфины оборвался. Алексей почувствовал себя виноватым. Нет, он не отказался от своих слов. Они ему показались ненужными. Они были словами из другого языка, который непонятен Руфине.
А дятел стучал и стучал своим носом, выискивая поживу. Теперь он долбил не старый сосновый сук, а, кажется, голову Алексея…
XXI
— Жизнь как погода, — утешала Анна Васильевна свою дочь, — то ненастье, то солнышко, У нас тоже с твоим отцом бывало всякое. Главного не надо упускать. Любовь. А где любовь, там и дети. Сына заведешь, Алешенькой назовешь, и водой вас тогда не разольешь…
Складно утешала мать, да не гладко вышивала свои узоры жизнь. То и дело какая-то злая сила вбивала клин за клином в тонкую трещинку любви Руфины и Алексея.
То вдруг появится слух о приезде Ийи в день свадьбы. То полоумная старуха Митроха Ведерникова заведет россказни о предках Руфины с материной стороны, о Жулановых, которые шагу зря не ступали, рукой попусту не двигали — все с умом делали. К чему этот разговор? Откуда он? Может быть, от стариков Векшегоновых, которые не выражали особой любви к Руфине?
А вчера в обеденный перерыв был преподнесен новый сюрприз, и он напугал ее.
Руфина знала, что темой дипломного проекта Алексея будет автоматическая приставка к его станку «АВЕ». Ею он занимался еще до отъезда в институт. О работе над этой приставкой говорилось и в его письмах. На это Руфина как-то не обращала внимания. Другие строки писем занимали ее.
Помнится, по приезде Алексей жаловался, что приставка к «АВЕ», которую он усовершенствовал и завершил, была предложена институтом для защиты диплома. Векшегонов искренне огорчался мелковатостью темы. Он мечтал о защите большой темы «теории непрерывной реконструкции», но с этим не согласились. Предложенное им нашли пригодным для докторской и, на худой конец, кандидатской диссертации, но ни в коей мере не для студенческой дипломной работы.
Об этом тоже писал и рассказывал Алексей. И Руфина утешала его: «Приставка так приставка. Пусть будет приставка, лишь бы ты скорее заканчивал свой институт». Ей даже казалось тогда разумным и правильным, что его дипломный проект увенчает полуавтомат «АВЕ», превратив станок в законченный автомат. А теперь все окрасилось иным цветом.
Мастер цеха со всей определенностью заявил:
— Эта хитроумная штукенция высвобождает руки сверловщика. Станок будет работать сам по себе.
Кажется, обычные и привычные слова. Мало ли рук высвободила автоматизация производства. И она всеми, в том числе Руфиной, встречалась как дорогая, желанная гостья. А в данном случае?..