Сегодня и вчера
Шрифт:
Тут Ийя покосилась на башенку дома, торчащую за высоким дулесовским забором. Руфина теряла самообладание:
— В Сергее я тоже любила Алешу. А не изменяла ему… Ты понимаешь это или не понимаешь?
— Нет, я этого не понимаю, Руфина, и не пойму, если ты не скажешь, что такое измена и с чего она начинается. С мыслей ли, добродетельно обращенных к другому человеку… Например, к Мише Демину. С поцелуев ли, носящих самый безвинный характер. С обещания ли прекрасному юноше стать его женой
У Руфины побелели губы, и она сказала, цедя сквозь зубы:
— Ты уже видала виды, Ийя. Тебе лучше знать, что измена одному человеку это брак с другим человеком. Каким бы ни был этот брак. Хоть вагонным.
— В таком случае, Руфина, Алексей женат на мне задолго до его предполагаемого второго брака с тобой. И не ты на меня, а я на тебя должна быть в обиде… Не так ли?
Руфина уже не могла далее сдерживаться. Ее теперь не узнала бы и родная мать. Руки ее дрожали. Она, не помня себя, крикнула:
— Мне хочется плюнуть в твое бесстыдное лицо!
— Плюнь, если тебе будет легче, а не тяжелей, когда ты придешь в себя.
Руфина отвернулась и заплакала. Ийя подошла к ней и сказала:
— Не надо так ронять свое достоинство. На улице еще очень светло. Идут какие-то люди… Они плохо подумают о тебе… Рассмейся!
Мимо проходили соседи. У Руфины хватило ума, и она сказала:
— Ты рассмешила меня до слез. Прощай! — И, сверкнув глазами, пошла в сторону завода.
Отношения были выяснены.
XIV
Уличный скандал стал известен Степаниде Лукиничне, хотя о нем ничего и никому не сказала Ийя.
Не стала размышлять Степанида Лукинична, как быть а что надо делать. И часа не прошло, как она появилась у Дулесовых.
— Каким это ветром? — выбежала к ней — навстречу Анна Васильевна.
— Худым, Анна, ветром, — ответила Степанида Лукинична и без «здравствуй» начала: — Анна, попридержи язык своей дочери. Жалеючи говорю. Ийя Сергеевна теперь моя внучка, а я за внуков умею стоять.
— Да о чем ты, Степанида Лукинична? Что такое сделала моя Руфочка?
— У нее спроси, если, в самом деле, не знаешь. Спроси, а потом скажи, что если она хоть одно худое слово молвит про Ийю Сергеевну, если хоть один раз вздумает заговорить с ней, тогда я начну разговаривать. А я старуха запасливая, памятливая. И если надо будет, у меня найдутся клейкие и несмываемые слова. И коли уж они скажутся, то, полагаю, Руфине Андреевне трудно будет жить не только на нашей улице, но и в нашем городе.
Постояв у порога, поразмыслив о чем-то, Степанида Лукинична хотела было уйти, но задержалась:
—
А тем временем наступление продолжалось. Руфина добилась встречи с Алексеем. Он пришел к дяде Николаю. К Николаю Олимпиевичу. А дяди не оказалось дома. Его встретила Руфина.
— Ты то зачем оказалась здесь? — спросил он.
— Не буду ничего придумывать. Я упросила Николая Олимпиевича позвать тебя. Другого места нет. К нам ты бы не пришел. А к тебе не придешь.
— Ну почему же…
— Не надо об этом… Зачем говорить о мелочах, когда не сказано главное.
— Главного уже нет, Руфина.
— Нет, есть, Алеша. Сядь. Сядь хоть на минуту. Я ни о чем не буду просить. Я только хочу сказать тебе. Предупредить тебя. — Руфина провела Векшегонова в комнату и усадила. Это произошло так быстро, что тот не успел даже снять свою шапку.
— Алеша! Я очень много думала. Не о себе, а о тебе… Ты не бойся… Я ни о чем не буду просить тебя. Я только хочу сказать, что ребенок, которого она боится показать тебе, сломает все, что ты напридумал, во что поверил…
— Руфина! Я прошу тебя… Ты не имеешь права…
Он не договорил, Руфина перебила его:
— При же тут право? Кроме права, есть правда. И я обязана ее сказать. И ты выслушаешь ее. Я умоляю тебя.
Руфина опустилась на колени и заплакала. Алексей растерялся:
— Что тебе нужно от меня, Руфина?
— Я только хочу, чтобы ты выслушал меня.
Руфина села поодаль.
— Только не перебивай меня. Потерпи пять минут. Потом мы расстанемся.
— Говори…
— Алеша, Ийя удивительная женщина. Я готова молиться на нее. Я поражена ее волей. Ее умением держать себя. Такую, как Ийя, нельзя не полюбить. Но случалось непоправимое..
— Что?
— Между вами стал третий человек.
— Я не знаю его и не хочу знать, — раздраженно сказал Алексей. — И если ты хотя бы товарищ, то не говори об этом неизвестном человеке. Я не хочу о нем знать. Ты слышишь, Руфина, я не хочу…
— Я могу замолчать. Но замолчит ли он, этот неизвестный третий человек? Он всегда, всю жизнь, будет стоять между вами. Он будет сидеть с тобой за столом. Жить в одном доме. И днем и ночью, он никогда не оставит тебя… Не выдумываю же я небылицы. Это сама правда. Жизнь. И как бы ты ни был счастлив сейчас, ты навсегда останешься несчастным вторым…
— Почему же вторым?
— Потому что он отец ее сына, а ты отчим.
— А ты змея.
— Наверно. Но и змеиный яд бывает лекарством.