Сегодня и завтра
Шрифт:
Княжна лежала безъ чувствъ, блдная, съ закрытыми глазами. Отецъ ея не слыхалъ грозы, не видалъ бури. Голова его обезсиленная опустилась на грудь, сдые волосы торчали въ безпорядк. Онъ не спалъ всю ночь; для него уже не было времени: утро, полдень, вечеръ, ночь — для него все слилось въ одно безпредльное, темное
Докторъ съ наморщеннымъ лбомъ стоялъ, облокотясь на спинку кровати. Вдругъ княжна открыла глаза. Отецъ вздрогнулъ. Докторъ придвинулся къ изголовью постели. Княжна привстала, оглядла кругомъ себя, поднесла руку ко лбу, потомъ поманила отца. Онъ наклоннлся къ ней. Она обняла его.
— Мн легче теперь, — шептала она ему — о, гораздо легче! Я увижу его тамъ, далеко отсюда… Онъ со мной!.. Прощайте, прощайте, батюшка! Бдный батюшка, приходите ко мн скорй, скорй… Мн стало легче посл причастья. Мн такъ свтло… О, поцлуйте меня, батюшка; не плачьте, благословите меня, благословите…
Уста ея шевелились, но уже безъ словъ… Въ эту минуту въ комнат совершенно стемнло. Черная туча тяжко нависла надъ вершинами деревьевъ… Дико загудлъ втеръ, и съ минуту длился гулъ и стонъ, и внезапно оглушительный трескъ раздался у самыхъ оконъ, страшный трескъ. Трепещущій докторъ взглянулъ въ окно… Красавецъ дубъ, любимецъ княжны, лежалъ на земл, сломанный бурею. "Докторъ!" послышался задыхающійся голось князя. Тотъ подбжалъ къ нему. Отецъ-страдалецъ стоялъ наклонившись къ постели, руки его оперлись на постель… Онъ былъ въ объятіяхъ трупа.
Докторъ взглянулъ на это, отеръ холодный потъ, который капалъ съ него, и невольно перекрестился.
Черезъ три дня посл этого солнце ярко сверкало, ярко горли кресты храма Божія. Кладбище, окрестъ его, обнесенное каменной оградой, было наполнено крестьянами и крестьянками
Розовый гробъ съ золочеными кистями опускали въ могилу.
Изъ груди князя вырвалось стенаніе…
Гробъ опустили.
Князь наклонился, взялъ горсть земли и бросилъ ее въ могилу; съ этою горстью земли онъ, казалось, бросалъ въ могилу дочери жизнь свою; потомъ онъ оборотился къ доктору и сказалъ ему:
— Вы меня положите здсь, возл нея. Это моя послдняя воля.
Когда кладбище опустло, кто-то видлъ человка, закутаннаго въ плащъ, съ нахлобученною на глаза шляпой. Кто былъ этотъ человкъ и откуда пришелъ онъ — этого никто не зналъ, даже никто не видалъ лица его; но этотъ человкъ долго, долго молился на могил. Посл того его уже не видали. Это разсказывали тихомолкомъ въ дом князя. Можетъ быть все это была выдумка.
До петербургскихъ блестящихъ гостиныхъ дошли слухи о смерти княгини Ольги. А, княгиня Ольга! О княжн совсмъ было забыли, но смерть напомнмла о ней. Дня два, а можетъ быть и три, разговоръ этотъ былъ въ ходу: вс толковали о ея помшательств, о ея отц, о дуб — и все это прикрашивали, увеличивали, и всему этому такъ дивились и вс такъ сожалли о княжн и объ отц ея… О, это сожалнье людей!.. На четвертый день въ Петербургъ пріхалъ, кажется, турецкій посланникъ — и княжна навсегда была забыта, и вс заговорили о турецкомъ посланник.