Сегодня - позавчера 2
Шрифт:
– Отход, - бросил я ему. Он кивнул, качнулся, схватился за бруствер, выровнялся, пошёл. Мой начштаба сегодня ходил в рукопашную, когда немец прорвался до штаба, сжёг танк и получал зазубренный штык в плечо.
Я не ходил в атаку. От этого у меня случился жуткий депресняк, но меня не пустили в бой. Моя роль свелась к функции флага - он есть, он нужен и важен, потерять его категорически неприемлемо, но он ничего не делает. Просто есть, просто существует. Моральный фактор. Пока есть я и флаг - есть полк. Вот такой расклад мне выдал
А моя (ну, как моя - совсем не моя) тактика действий штурмовых групп - сработала. Мы сдержали превосходящие силы врага, нанесли ему существенный урон. Как и там, в той истории, что была только в моей голове. Эта тактика сложилась в Сталинграде, применялась при штурме Кёнигсберга и Берлина. Это у нас. А немцы подобную тактику использовали всю войну. Особенно ярко это проявилось в боях немцев с янкесами. На нас, русских, она тоже срабатывала, но кривовато. Но, до Сталинграда далеко, а мне надо было здесь и сейчас. Тут вопрос весь в исполнителях. И мои ребята не подкачали. Молодцы! Орлы! Всех наградим. Только - основную массу - посмертно. Кадет ранен - искалечена нога, Мельник - ранен - подбит был в Единороге, обгорел, в тыл отправлен, так и не придя в сознание.
Воюю вслепую.
Долгожданные гости.
Я сидел на земле, привалившись спиной к ещё теплой броне сожжённого Панцера прямо па спине мёртвого немецкого танкиста. Отдыхал, ждал эвакуации. Что-то сил на пеший марш у меня не осталось. Вот и долгожданный рёв двигателя, лязг гуслей.
– Кто майор Кузьмин?
– раздался зычный голос.
Опа! А что это за явление Христа народу? Кто это такой бодрый после ТАКОГО боя? Стал вставать, но был прижат к земле мощной дланью Громозеки.
– Я - майор Кузьмин, - донёсся голос с другой стороны сгоревшего танка, - Вы кто такие? Что делаете в расположении полка?
Опа-па! А это что за самозванец? И голос похож. Я стал трепыхаться, чтобы встать.
– Только не дури!
– прошептал громовым шёпотом Громозека.
– Угу! Да пусти ты, пенёк ушастый!
Наконец, мне удалось встать, и я увидел американский колесно-гусеничный бронетранспортёр, с грубо закрашенной белой звездой. И десяток человек в форме НКВД около него, похожих на оловянных солдатиков - таких ладненьких, чистеньких против нас, обшмыганных боем.
А вот и самозванец - забинтованный, по самое не балуйся, человек моей комплекции, но в комсоставской форме с майорскими знаками различия и в моей кожанке, шёл, ковыляя, к НКВД. А меня, после поджога, как одели в безликую форму без знаков различая, так и отвоевал сегодня. Авось, проблем не возникло. Все и так слушались.
– А вот и гости, - прошептал Громозека, - долгожданные!
Ух-ты! Надо же!
Самозванец подошёл к старшему "чекисту", вскинул руку к танкошлему, назвался ещё раз. "Гость" тоже представился:
– Лейтенант Госбезопасности Савельев. Вам придётся проследовать с нами!
– Чё это вдруг?
– удивился самозванец. Ого, он даже словечки мои использует! Полная аутентичность!
– Приказ!
– ответил Савельев, протягивая бумагу.
А вот и Чекист нарисовался - " прогуливался" мимо. Типа, прогуливался.
Самозванец взял бумагу, долго смотрел в неё забинтованным стрептоцидно-грязным лицом.
– Слышь, боец, сюда ходи! В темпе вальса, я сказал! Ты чё как на пляже? Ты в армии или как? Почему такой вид?
Это самозванец нашего Чекиста распекает. И словесные обороты настолько знакомые, что Громозека хмыкнул.
– Ну-ка! Читай!
– самозванец сунул под нос Чекисту бумагу.
Гости занервничали. А вокруг стали собираться бойцы полка, якобы привлечённые шумом.
– Слышь, Пенёк, а ведь главный не Савельев, - пихнул я Громозеку, прошептал.
– Да?
– Смотри на того лысого бычару. Видишь? Он - главный.
Словно услышав нас, лысая башка здоровяка повернулась на нас.
– ФАС!!!
– заорал я.
Громозека стартанул, как болид F1, на этого лысого, а тот стал поднимать на нас ППД. А я уже в Ярости! Метаю в него гранату, да так удачно! Точно в лоб угодил. А потом и Громозека подоспел, сбил его с ног, добавил в нос своим медным лбом.
Что там было дальше - не видел. Тем же приёмом, каким Громозека сбил Лысого, меня снесла с ног наша докторша.
– Тихо, товарищ майор, а то зацепят!
– выдохнула она мне в лицо.
– Девочка моя, а ты не с ними?
– спросил я её.
– Нет, Виктор Иванович, я с вами. Ваша жизнь - моя работа.
– И кто же твой начальник?
– Вы. И Меркулов. И Сталин.
– Ну-ну, - ответил я ей.
– Эй, голубки!
– донёсся до нас голос Чекиста, - вставайте, ехать пора! Ну, ни стыда у людей, ни совести!
Голос был довольный и весёлый, значит, всё прошло гладко.
– Ща я кому-то зубы-то посчитаю!
– выкрикнул я, - Гэбня кровавая! Питьсотмильонов!
Встал, подал руку доктору, поднял, обнял, крепко прижав к себе.
– Собой закрывала?
– спросил я её.
– Руки, товарищ майор! Вы ещё за прилюдное оскорбление меня не извинились.
– Ща! Ага! Шнурки поглажу - тогда - сразу! Обиделась? Да, на здоровье! На обиженных воду возят! Тьфу!
Я отпустил её, сплюнул, пошёл. Подошёл к БТРу, погладил броню капота.
– Это - я забираю. Будет моей лебединой колесницей.
– Тогда уж лодкой Аякса, - кивнул Чекист.
Блин, уел меня. Я не знаю, что это значит. Увидев моё затруднение, докторша пояснила: