Сегодня-позавчера_4
Шрифт:
Сколько войск! Я уже начал забывать, насколько большие людские массивы перемалывают друг друга. Миллионы людей! И не мудрено - последнее время я как-то больше дикарём воевал. Плен, Пяткин, хроно-зайцы. Вот, рота. И забудешь, что идёт титанических масштабов месилово.
А для чего в эту голую степь нагнали наши отцы-командиры такую прорву народа? На войне редко когда просто так тратят моторесурс танков и драгоценное топливо. Контрудар? А не рано для контрудара? Когда он там был? В декабре? Рано ещё. А "Горячий снег" - вообще они там по пояс в снегу, а сейчас
Ну, как тут не завыть:
Эх, дороги! Грязь, да туман
Холода, тревоги. Да ночной бурьян.
Ещё засветло встали лагерем. Потянулись с котелками к полевой кухне. Повар последние пару часов все жилы вытянул запахом свежевыпеченного хлеба. На ходу готовил. Застревал постоянно - старая кляча, что числилась в его полевой кухне тяговым локомотивом - совсем не тащила. Толкали всем миром. Без кухни нам карачун придёт быстрее, чем от рук немцев. Тут на кострах не сготовишь - холодно, ветер, степь - дров нет. И времени на сбор дров и костерища - нет.
Повара нам нового дали. Вместе с кухней. До этого - как-то обходились. Но до этого мы и не совершали таких переходов. Повар - очень весёлый и болтливый парень, успел каждому рассказать, что он воевал ещё на озере Хасан, где и попал в плен к япошкам. И сидел в Китае, в плену до декабря 1941г., где и научился у узкоглазых самураев готовить китайскую еду и нелепую еду японской кухни. А потом - его, как и массу других пленных - советских граждан, погрузили на пароходы и отправили на Родину. Он не заморачивался, а мне вот интересно - с хера ли не отличающиеся добротой и сентиментальностью самураи решили вернуть пленных?
Сидел я в размышлениях - прям копчиком чую в этом японском вопросе усы Отца Народов. Бартер? А наши, им, чем сделали "хорошо"? Японцы "позволили" увести войска с Дальнего Востока в самый опасный момент битвы за Столицу - это уже - очень и очень не мало! Ещё и пленные? Чем наши "расплатились"?
Размышлизмы мои были прерваны знакомым запахом. Дурь! Меня аж скрутило всего! Ё-моё! Вот это да! Ломка! В теле Кузьмина я же никогда не принимал! Только Голум в моих снах Голумских баловался. Да что баловался - нарик он был конченный! Он! Не я. НЕ Я! Во снах! Не в реале! Но, меня прямо физически ломало.
Нашёл источник запаха - двое сидели, балдели. Все классические признаки укуренности - в наличии.
– Классная дурь, - просипел я.
– У-у, как тебя скрутило!
– Где взял?
– гнул я своё. Я их видел и до боя за полустанок. Не принимали они тогда. Тут где-то добыли.
– Там нет уже, - смеются аж покатом.
Весело вам? Хохотун напал? А мне вот - не очень весело.
– Ты - не ломайся, говори. Я - сам посмотрю. Есть там или - нет. У меня есть веские аргументы для поиска.
Они закатились ещё хлеще.
– Аргументы!..
– задыхался один.
– Венские...
– другой.
Я схватил одного из них за грудки, поднял над головой, встряхнул, понёс его лицо к своему, глянул
– Кто?!
– выдохнул я ему.
– Повар!
– завизжал он.
Я разжал пальцы, боец упал безвольным мешком, а я - повернулся и пошёл прямо на кухню, уютно пыхтящую душистым дымом. Надо ли говорить, в какой ярости я был?
Поворёнок что-то учуял. Слинять пытался. Расталкивая народ, толпившийся у кухни, я успел поймать его за воротник. Он завизжал, рванулся, с треском отрывая воротник. Но, я уже перекрыл ему путь к бегству.
Меня пытались остановить, хватали, я резко и жёстко высвобождался.
Поворёнок запрыгнул на подножку кухни, завизжал, демонстрируя мне эффектные па из танцев восточных единоборств. Ну-ну! Я - пёр ледоколом, бойцы разлетались. Поворёнок завизжал, ударил ногой, метя мне в ухо. Ну-ну, опять же! Блок левой рукой, кулаком бью во внутреннюю часть бедра, чтоб "отсохла". Он бьёт рукой - подныриваю - он, на подножке - выше, пробиваю его в печень. Снизу кулаком в лицо согнувшегося поварёнка - выпрямляется. Носа - нет, глаза уже потерянные. Ещё раз в открытую печень - опять сгибается, падая. Вскинул руку, дождался, пока пролетит нужное расстояние, опустил локоть с ускорением на пролетающий затылок.
Тело рухнуло с разгоном во взбитую ногами грязь. Презрительно пнул его, плюнул в макушку.
– Ты убил его, - выдохнул кто-то из столпившихся штрафников.
– Такое дерьмо, как этот - живучие. Ничего с ним не станется.
Развернулся, чтобы идти на место, где лежали мои пожитки - наткнулся на взгляды. Ротный, его бульдоги, политрук. Стоят, смотрят на меня. В оазисе стоят - штрафники расступились. В руке ротного - ППС. Ствол смотрит на мои сапоги, убитые дорогами войны.
– Руки!
Я поднял. Связали. Для улучшения работы желез внутренней секреции провели сеанс массажа внутренних органов. Ногами. В лицо не били. Навыки несуществующего ещё ОМОНа. Связали, повели.
Привели в блиндаж ротного. Пробитое перекрытие блиндажа снова накрыли, вычистили хлам, поставили буржуйку, что ещё не успела прокалиться, дымила. Да ещё и политрук оказался паровозом - курил одну за одной прямо тут, прикуривая от заплющенной гильзы, бычкуя в банку из-под американской тушёнки.
– Что это ты устроил?
– проскрипел ротный.
Я молчал. Как ему ответить? Может, так?
– Самосуд, - вздохнул я.
– Вот даже как? И за что ты "осудил" осужденного?
– удивился политрук, прищурившись от едкого дыма "козьей ноги", что норовила попасть в глаз.
– Изготовление и сбыт наркотических средств.
Ротный и политрук переглянулись.
– А то вы не знали?
– спросил я.
– И что? Штрафники на смерть ходят каждый день. Им надо. Чтоб с рельсов не соскакивали.
– А чё ты перед ним оправдываешься?
– удивился политрук, - пусть твои махновцы его обработают, а я - в трибунал оформлю.