Сегодня – позавчера
Шрифт:
— Старшина Кузьмин прибыл! — доложил я.
— Это тот самый? — спросил военком у комбрига.
— Ага, — комбриг кивнул, не глядя на меня, отхлебнул из стакана в подстаканнике парящую коричнево-прозрачную жидкость, наверно, чай.
— Почему в пижаме?
— Обмундирование пришло в негодность полностью. Меня из него вырезали.
— Так сильно побило? Служить сможешь?
— Так точно!
— Эк, ты! Для старорежимника молодоват. Какая воинская специальность?
Я
— Меня контузило. Не помню ничего о прошлом своём. Память как отшибло.
— Ну и как он учить новобранцев будет? — это уже к комбригу вопрос. А тот у меня спрашивает:
— Совсем отшибло?
— Я не знаю. Так вроде не помню, а вроде и знаю всё. Портянки руки сами наматывают, бреюсь сам, люди мне подчиняются почему-то. А я даже в знаках различия перестал разбираться. Вот вашего звания не знаю.
— Чудно. Тут помню — тут не помню. И что ты так за него просишь? Может пусть подлечиться?
— Петь, ты сам подумай — полный вокзал командиров, а на станции — паника. А этот только с того света — а в кулак всех собрал и путь заставил чинить. Он и в атаку бы баб повёл. И пошли бы. За таким пойдут. Так старшина?
Я пожал плечами:
— Мне попробовать надо. Я же из любопытства туда поехал — душат меня больничные стены. Гляжу — бабы орут, тип в черной форме — орёт, все бегают, глаза потерянные. Встряхнул их, отвлёк, они послушались, работать стали, бойцов отловил — бегали вокруг, как лошади при пожаре. К делу их пристроил. Оно ведь как — человек при деле и не думает ни о чём ином. Некогда ему бояться.
— Это ты верно подметил. Как у тебя с самочувствием, старшина?
— Готов к труду и обороне!
— Эко ты громко! А Натан Аароныч что думает?
— Говорит, динамика очень положительная. Через месяц полностью восстановиться от всех травм, кроме контузии, — ответил за меня комбриг.
— Не отправляйте меня в госпиталь. Я же там совсем заржавею, — взмолился я.
— А это не тебе решать. Многие под юбками жён прячутся, а ты недолатанный в строй рвёшься.
— Враг хозяйничает на моей земле. Не могу я ни о чём ином помышлять, пока до Берлина их не допинаем.
— Ты нас родину любить не агитируй. Сказано — не тебе решать. Куда метишь его, Александр Дмитриевич? На взвод?
— Это лейтенантская должность.
— Где ты их возьмешь столько? На роты бы набрать. Знаю, что капитанская. Этих студентов, срочно в лейтёх переодетых, я за командиров и не считаю. По мне, лучше хороший сержант на взводе, чем мальчишка с кубиками.
— А сержантов где брать?
— Это, да. Ну, так что думаешь?
— Он старшина. Вот пусть и старшинствует. В третьей роте второго батальона.
— Завскладом? — я был сильно разочарован. Все планы коту под хвост.
— Смирна! Приказы командования не обсуждаются! Контузией совсем нюх отбило? Поговори мне ещё. На губу сядешь — быстро субординацию вспомнишь. Понял?
— Так точно!
— Уже лучше. Кругом! Шагом а-арш!
Я пулей вылетел из кабинета. И встал в растерянности. И что делать дальше?
— Кузьмин? — спросил меня политрук с «заплаканными» глазами.
— Я!
— Слушай сюда. Вот тебе «бегунок». Пройди все эти, кроме этого, кабинеты и ко мне. Что смотришь так? Запрос на тебя давно уже отправили, но они и до войны неделями телились, а сейчас вообще можно не ждать — на фронт раньше попадёте. Оформляйся с нуля.
— А когда на фронт?
Мой собеседник горько усмехнулся:
— Не боись — без тебя война не закончиться.
— Да я знаю. Мне интересно, сколько мы тут проторчим.
— Планировали три месяца на формирование и ещё три на сколачивание и обучение, но сколько получиться…?
— Понял, спасибо!
Тот пожал плечами, тяжко зевнул в кулак, потряс головой и углубился в бумаги, словно меня уже и нет. Да и то верно. Нечего мешать. Пошел я.
Меня мерили, взвешивали, щупали, опрашивали, записывали. Папка «бегунка» стремительно пухла от вклеенных справок, выписок, вкладышей. И так целый день. На улице уже смеркалось, когда я вернулся к «заплаканному». Но спал за столом, уронив голову на руки.
— А, ты. Всё? Быстро ты. Ну, пойдём. Провожу тебя заодно. Ты не думай, старшина, я уже третьи сутки из этого кабинета не выходил. Не могу больше.
— Да, я и не думаю, понимаю. Не продолжай.
— Денежное довольствие получишь завтра в кассе. За всё время с ранения сразу. Военком уладил этот вопрос. На котловое и вещевое — станешь в роте. А, ты же и есть старшина роты. Тем более — своя рука — владыка. Только, рота ещё не сформирована, с нуля всё и начнешь. С интендантом поаккуратнее. Мужик он… непростой, скажем так. Разберёшься.
— Спасибо.
— За что?
— За всё. И за науку.
— Не за что. В одной лодке качаемся. Военком обещал меня с бригадой отпустить на фронт.
— Как же это он тебя отпустил? Ты у него вроде секреторя?
— Да, ладно. Бабу какую-нибудь возьмет. Дело не хитрое, справятся. А ты сам откуда?
— Я же контуженный. Не помню ни хрена. Так, местами.
— Да, неплохо тебя приголубило. Хорошо к Натану Ааронычу попал. Он хирург от бога, тьфу ты, никак не отвыкну.