Сегодня – позавчера
Шрифт:
А кто я? Кто Я? Имя? Что имя? Как меня зовут? Да все по-разному. Коверкают имя, вешают прозвища. Мама, женя, сын, ребята с работы, одноклассники — все по-разному. Каждый хоть чуть, но иначе. Как я сам себя называю? А кто сам себя называет, ну если сам перед собой? Я и есть Я. Имя — чушь. Придуманный людьми идентификатор. Перед этим Голосом и Болью — имя — чушь.
А что? Социальный статус? Место в обществе себе подобных? Пыль. Я — пыль. Миг между прошлым и будущим. Выживал, старался, учился,
Что я для людей? Для любимой жены, для того набитного мальчугана — сына моего, для матери? Они мне дороги, я им дорог. Я — муж, отец, сын? Со стыдом и болью я вспомнил, как причинял боль обид, невнимания дорогим мне людям. Стыдно. Больно. Плохой муж, плохой отец, никудышный сын. Опять не то!
А что ещё? Работа? Служба? Не служил. Работу ненавидел. Нет, я — не лентяй. Ну, не больше других. Не было у меня работы, которую можно было бы назвать Делом, заниматься Делом и быть довольным. От всех способов зарабатывания средств к существованию оставался только стойкий осадок Мозгоё…ства. Напрасно потерянное время. Не мог я себя назвать ни Экономистом, ни Металлургом, ни Путейцем. Как один сказал: «Мы поколение Коекакеров». Вот это точно. Но, тоже чушь.
— Я не знаю, — ответил, наконец, я, — Я — Никто.
— Никому место в Нигде. Зачем шел ты на Свет, терпишь Мечение?
— Не хочу в Нигде. Не хочу быть Никем. А к Свету всегда надо идти. Иначе нельзя. А Мучение? Бог терпел — и нам велел. Терпимо. Это что-то. Лучше Небытия. И так всю жизнь это — НИ. Ни-жизнь, ни-смерть, ни-друг, ни-враг, а всё только — ТАК… Ни то, ни сё. Небытие. Уныло Ничто. Постоянно.
— Почему шел через Мучение на Свет. Легче же было наоборот?
— Легче, — согласился я. — Легче не значит лучше.
— Почему? — опять прогремел гром.
— По кочану! Не знаю! Так надо!
— Кому надо?
— Мне!
— А ты кто?
— Я? Я — человек! Мужик! Для трудностей я создан!
— Помни об этом. Не забывай!
Раскаты грома катались волнами вокруг. Отдаляясь, приближаясь, схлёстывались друг с другом, дробились друг об друга.
— Жить хочешь? — спросил тот же голос, но тише, без громовых раскатов.
— Не знаю. Особо и нет. Только…
— Только…
— Родные мои. Нужен я им. Жене нужен муж, сыну — отец, матери — сын.
— У них будут они. Может лучше, чем ты.
Если бы у меня была бы голова, я покачал бы ею, были бы губы — поджал бы их.
— Это врят ли. Будет ли он любить их, как я? Заботиться о них? Никому не доверю. Надо жить. Потому и живу. Для них.
— Ой ли?
— Упрёк справедлив, согласен.
Раскаты грома совсем стихли. Но что-то гремело всё равно. Это Боль. Мучение уже гасило Свет.
—
— Не мне, видимо, решать.
— Не тебе. А чего хотел бы ты?
— Положи где взял.
Опять загрохотало, оглушило. Мне становилось всё хуже.
— Может быть… — пророкотало, — и будет по-твоему. Но будет тебе Испытание. От того как ты пройдёшь его и будет зависеть — Небытие или «Положи где взял». Кто ты?
— Я! Я — Человек! Русский человек! А ты кто?
Боль накатывала, как штормовые волны. Боль уже гасила Свет и моё сознание. Кругом темнело. Лишь два светлых пятна осталось.
— Ты — Бог? — спросил я, но голос мой прозвучал так жалко, тихо, как стон.
— Нет, — со смешком ответил громоподобный голос, правда, в этот раз — звеня, как в пустом ведре.
— Я умер? — опять спросил я.
— Пока нет. И я, как врач, постараюсь этого не допустить.
Врач? Какой, на хрен, врач? Это…
Всё исчезло, как будто выключили рубильник.
Блин, больно-то как!
— Терпи, боец, генералом будешь. — Грохотал болтом в пустом ведре голос.
— Маршалом, мля. Где я?
— В узловой больнице.
— Чё я тут потерял? Чё больно-то так? Чё я не вижу ничего?
— Во, ожил, залопотал. Жить будешь.
— Куда я, на хрен, денусь! Чё за узловая больница?
— А ты что, совсем ничего не помнишь?
— Что я должен помнить?
— Как твоё имя? Звание? Номер части?
— Вы с какого дуба попадали? Какое звание? Часть чего? — спросил я и тут крепко призадумался. Часть в купе со званием — что-то воинское, а всё воинское меня обошло далёкой-далёкой стороной.
— Имя то своё помнишь?
— Имя? — я решил подстраховаться и потупить. Тяну время. Авось, куда и вытянет само.
— Амнезия, — другим грохочущим скрежетом донеслось с другой стороны. — Обычное дело при сильных контузиях.
Точно! Амнезия. Удачно. Можно дальше дурачком прикидываться.
— Что ты видишь?
— Ничего я не вижу. Пятна какие-то. И грохочете вы.
— Все симптомы налицо. Вот ещё что проверим. Чувствуешь? Что чувствуешь?
— Бьёте по ноге и колите. Хорош! И так всё болит! Обезболивающего дали лучше бы.
Но просьба моя была проигнорирована.
— Чувствительность нижних конечностей сохранилась, что говорит о обратимости повреждений спинного мозга. Надеюсь зрение и слух также восстановятся.
— Что со мной случилось?
— Контузило тебя при бомбёжке станции. Взрывом отшвырнуло. Ещё и об штабель шпал приложило. Живой — и то чудо.
— Бомбёжке? Какая бомбёжка?
— А ты и это не помнишь? Война, батенька. Немец уже и до нас долетает.