Сегодня вечером и всегда
Шрифт:
– Ты так считаешь? – Кэйси яростно замотала головой. Неужели он не замечает, что эта атмосфера постоянного неодобрения губит их любовь? – Ладно, пусть это несущественно. Хотя я так вовсе не думаю. Но разве это все?
– А что же еще?
– Ну, например, через пять лет самой главной мыслью в голове у Элисон будет, а какое платье ей сегодня надеть? Это тебя не тревожит?
– Господи помилуй, Кэйси, что ты несешь? – От отчаяния его голос зазвенел. – Неужели ты не можешь сказать мне, что на самом деле привело тебя в такое состояние?
– Состояние? – закричала
Она чуть не затопала ногами. Будь у нее под рукой ведро воды, она вылила бы его на голову этому богатому тупице. Ее прямо трясло от возмущения.
– Нет тут никакой сути, Джордан, совсем, совсем никакой сути, – и она кинулась к двери во внутренний дворик.
Через десять минут Кэйси уже сидела под дубом, возвышавшимся в дальнем конце лужайки, и пыталась взять себя в руки. В чем Джордан был прав, так это в том, что состояние ее было ужасным. Все рушилось на глазах. И ужаснее всего, что он этого просто не видел. Она ненавидела себя за то, что не сдержалась. Кроме того, ведь она и вправду несла чушь. Честность заставила ее сознаться, что она просто боится сказать ему правду. Она слишком его любит, и это лишает ее рассудка.
Чувства или разум? К чему она должна прислушаться? Она понимала, что из этого ничего не может получиться. Джордан ее не любит. Он хочет ее, она ему нужна. Но все было не то. Слишком много сомнений, вопросов. Он человек другого круга, а стало быть, и других понятий о жизни. Нет ничего, что могло бы связать их навсегда. Если подходить к ситуации трезво, то пришло время вспомнить о главном в ее жизни: о докторской степени, о работе, которой, слава богу, хватает. Настало время вернуться к обычной своей жизни.
Но сердце не могло смириться с потерей, если бежать от любви, стоит ли вообще жить. Кэйси разрывалась на части. Ею овладело такое душевное смятение, что впервые в жизни она не могла прийти к ясному, бесповоротному решению.
Она согнула ноги, обхватив их руками, и опустила голову на колени. Услышав, что рядом сел Джордан, она не шевельнулась. Ей нужно было еще немного тишины, и он, чувствуя это, не произнес ни слова. Так они и сидели – рядом, но не настолько, чтобы касаться друг друга. Над их головами в листве вдруг запела птица. Кэйси вздохнула:
– Извини, Джордан.
– За форму, но не за содержание? – вспомнил он ее привычку извиняться.
Кэйси коротко рассмеялась, но не подняла головы.
– Даже и не знаю.
– Ну а я, пожалуй, ничего не имею против того, чтобы на меня накричали, но, понимаешь ли, хотелось бы знать за что.
– Луна на ущербе, она и виновата, – прошептала Кэйси, но он взял ее за плечи и настойчиво повернул к себе лицом.
– Кэйси, поговори со мной.
Она открыла было рот, но он остановил ее, продолжая:
– Нет, ты действительно со мной поговори, без всяких хитроумных уверток и недомолвок.
Она остановила на нем почти безмятежный взгляд:
– Я боюсь пустить тебя в свою душу дальше, чем ты уже проник.
Ее откровенность ошеломила его. Через мгновение он уже прислонился к стволу дуба, прижимая к себе Кэйси. Наверное, проще всего поговорить о том, где она выросла, как жила до их встречи.
– Расскажи мне о своем дедушке, – попросил Джордан, – Элисон говорит, что он врач.
– О дедушке?
Кэйси не стала вырываться из его объятий. Если честно, то ей и не хотелось этого делать. Что же касается дедушки…
– Он живет в Западной Виргинии. В горах.
И она взглянула на ровную, подстриженную лужайку. Нигде нет ни камешка.
– Он занимается практикой почти пятьдесят лет. Каждую весну он сажает овощи в огороде, а осенью сам заготавливает себе дрова на зиму. И в доме пахнет древесным дымом.
Кэйси закрыла глаза.
– А летом в кухне на подоконнике цветет герань.
– А что твои родители?
Птица наверху продолжала распевать, и Джордан почувствовал, как напряжение постепенно покидает тело Кэйси.
– Они погибли, когда мне было восемь лет.
И Кэйси вздохнула. Каждый раз, когда она вспоминала о родителях, ее поражала бессмысленность их смерти.
– Они решили вместе провести где-нибудь уик-энд. Я была тогда у дедушки. Они уже ехали обратно, чтобы забрать меня, когда какой-то автомобиль пересек разделительную полосу и ударил их машину в капот – водитель был пьян. Он отделался переломом руки.
Ее горе с течением времени потеряло остроту, но все равно оставалось горем.
– Но я всегда радовалась, что они провели те два дня вместе.
Джордан выдержал паузу. Теперь он начинал понимать, почему она так сочувствовала Элисон.
– И с тех пор ты все время жила у дедушки?
– Да, после первого года.
– А что случилось в тот первый год? Кэйси заколебалась. Стоит ли углубляться во все эти неприятные ей подробности! Но Джордан ни на чем особенно не настаивал. От этого она почувствовала себя свободнее. Отчего бы, в конце концов, не рассказать.
– У меня была тетя, сестра отца. Она была намного старше его, лет на десять-пятнадцать, наверное.
– Ив первый год ты жила у нее?
– Так получилось, что я жила то у нее, то у дедушки. Возник спор об опекунстве. Моя тетя не хотела, чтобы кто-нибудь из Уайетов жил в глухомани, как она выражалась. Сама она была из Джорджтауна, округ Колумбия.
Память его встрепенулась.
– Твоего отца звали Роберт Уайет?
– Да.
Джордан замолчал, мысленно приводя в порядок обрывки давних сведений. Уайеты из Джорджтауна – старая, известная семья. Деньги и политика. Сэмюел Уайет нажил состояние на банковских операциях, затем стал главным консультантом президента. Роберт был его младшим сыном. Значит, Элис Уайет Лонгстрим, жена конгрессмена и хозяйка политического салона, и есть та самая тетя, боровшаяся за право воспитывать Кэйси. Очень консервативная семья.