Сёгун
Шрифт:
Марико возразила:
– Она кажется преданным вассалом, господин. Она сказала, что будет польщена, если вы еще на пятьсот коку снизите цену контракта, отдав эти деньги нуждающимся самураям.
– Это не благородство. Нет, совсем нет. Это только признание вины за то, что сначала она запросила такую грабительскую цену.
– Возможно, это стоит рассмотреть, господин. Ее идея о гильдии, о гейшах и новых классах куртизанок будет иметь далеко идущие последствия, правда?
– Не согласен. Нет. И почему ее следует вознаградить? Нет оснований предоставлять ей такие почести. Бессмысленно! Она, конечно, не просила вас об этом, не так
– Для нее это было бы чересчур дерзко, господин. Я просто предложила это, считая, что она может быть вам очень полезна.
– Лучше бы она уже это доказала. Не исключено, что ее секреты тоже вранье. В эти дни я не получал ничего, кроме вранья. – Торанага позвонил в колокольчик – у дальней двери тут же появился его конюший.
– Господин?
– Где куртизанка Кику?
– В ваших покоях, господин.
– А эта женщина – Дзеко – с ней?
– Да, господин.
– Отправьте их обеих из замка. Немедленно! Отправьте их обратно в… Нет, поместите их в гостинице – третьеразрядной гостинице – и скажите, чтобы ждали, пока я пришлю за ними. – Когда самурай исчез, Торанага раздраженно сказал:
– Отвратительно! Сводня, желающая стать самураем! Грязные крестьяне не знают больше, где их место!
Марико смотрела, как он сидит на подушке, машинально помахивая веером. Она была ошеломлена тем, как он изменился: мрачность, раздражение, капризы… А ведь раньше всегда была только жизнерадостная уверенность. Он с интересом выслушал все тайны Дзеко, но не с тем возбуждением, которого она от него ожидала. «Бедняга, – подумала она с сожалением, – он сдался. Что толку для него в этой информации? Может быть, он достаточно мудр, чтобы отбросить в сторону все мирское и готовиться к неизвестному? Лучше бы ты и сама так сделала, – думала она, умирая понемногу в глубине души. – Да, но ты не можешь, не сейчас, – ты должна защитить своего сына!»
Они находились на шестом этаже высокой крепостной башни, чьи окна смотрели на весь город в три стороны света. Заход солнца был мрачен, кусочек луны висел низко над горизонтом, сухой воздух был душен, хотя здесь, почти в ста футах от основания крепостных стен, улавливалось каждое дуновение ветра. Помещение низкое, сильно укрепленное, занимало половину всего этажа; остальные комнаты выходили на другую сторону башни.
Торанага поднял письмо, присланное с Марико Хиро-Мацу, и еще раз прочитал. Она заметила, что у него дрожит рука.
– Зачем он хочет приехать в Эдо? – Торанага нетерпеливо отбросил свиток в сторону.
– Простите, господин, но я не знаю. Он только просил меня передать вам это письмо.
– Вы разговаривали с этим христианином-отступником?
– Нет, господин. Ёсинака сказал, что вы приказали никому не разрешать этого.
– Как вел себя в пути Ёсинака?
– Очень энергичен, господин, – Она терпеливо ответила на вопрос во второй раз. – Очень деловой. Он прекрасно нас охранял и доставил точно вовремя.
– Почему священник Тсукку-сан не вернулся вместе с вами этим путем?
– По дороге из Мисимы, господин, он и Анджин-сан поссорились, – пояснила Марико, не зная, что наговорил Торанаге отец Алвито, если Торанага уже вызывал его. – Отец решил ехать отдельно.
– Из-за чего произошла ссора?
– Частично из-за меня, из-за моей души, господин. В основном из-за вражды их религий и потому, что между их правителями идет война.
– Кто начал ссору?
– Они одинаково виноваты. Ссора началась из-за фляжки
– Ах, яд? Они используют яд как оружие?
– Анджин-сан говорил мне, что некоторые у них применяют яд, господин. Это привело их к еще более грубым выражениям, и они начали колотить друг друга из-за того, что одни католики, а другие – протестанты… Я ушла, чтобы как можно скорее привести Ёсинаку-сава, и он прекратил эту ссору.
– Чужеземцы не приносят вам ничего, кроме беспокойства. Христиане не дают ничего, кроме обид. Правда?
Она не ответила – ее расстроила его раздражительность. Это было так непохоже на него, – казалось, не было причины, для того чтобы он настолько потерял свой легендарный самоконтроль. «Может быть, поражение так на него подействовало, – подумала она, – Без него мы все погибнем – мой сын погибнет, и Кванто скоро будет в других руках». Его мрачность заразила и ее. Она заметила на улицах и в замке как бы завесу, которая, казалось, висела над всем городом – городом, который славился своим весельем, дерзким юмором и умением наслаждаться жизнью.
– Я родился в тот год, когда у нас появились первые христиане. С тех пор они околдовали всю страну, – произнес Торанага. – Все пятьдесят восемь лет ничего, кроме беспокойства…
– Сожалею, что они оскорбили вас, господин. Что-нибудь еще? С вашего разреше…
– Садитесь. Я еще не кончил. – Торанага опять позвонил в колокольчик – дверь открылась. – Пошлите за Бунтаро-саном.
Вошел Бунтаро. Сохраняя на лице свирепое выражение, он встал на колени и поклонился. Марико поклонилась ему, не вымолвив ни слова, но он, казалось, ее не заметил.
Незадолго перед этим Бунтаро встретил их кортеж у ворот крепости. После краткого приветствия он сказал, чтобы она сразу же шла к господину Торанаге. За Анджин-саном пошлют потом.
– Бунтаро-сан, вы просили у меня встречи в присутствии вашей жены, и как можно быстрее.
– Да, господин.
– Что вы хотели?
– Я смиренно прошу разрешения на голову Анджин-сана, – сказал Бунтаро.
– Почему?
– Пожалуйста, простите меня, но я… мне не нравится, как он смотрит на мою жену, я хотел… Я хотел сказать это ей первый раз в вашем присутствии. Кроме того, он оскорбил меня в Анджиро и я не могу жить с таким позором.
Торанага посмотрел на Марико, – та, казалось, окаменела.
– Вы обвиняете ее в том, что она дала ему для этого повод?
– Я… Я прошу разрешения на его голову.
– Вы обвиняете ее в том, что она его поощряла? Отвечайте на вопрос!
– Прошу извинить меня, господин, но если бы я так думал, то был бы обязан тут же отрубить ей голову, – ответил Бунтаро с холодным безразличием, опустив глаза на татами. – Этот чужеземец постоянно нарушает мой покой. Считаю, что он отрицательно влияет и на вас. Разрешите мне отрубить ему голову, прошу вас. – Он поднял глаза, – его толстые щеки были не бриты, глаза ввалились, – Или позвольте мне забрать жену и сегодня вечером мы уйдем перед вами – готовить путь.