Сёгун
Шрифт:
Во внезапно наступившей тишине Дзиммоко подошла к небольшим воротам в саду и, приблизившись к Блэксорну, поклонилась:
– Анджин-сан, пожалуйста, извините меня, моя хозяйка хочет видеть вас. Если вы немного подождете, я провожу вас.
– Хорошо. Спасибо. – Блэксорн уже давно сидел глубоко задумавшись, но так и не пришел к окончательному ответу на вопрос – что же такое судьба.
Тени становились все длиннее и захватили уже часть двора. Серые подобрались, собираясь идти с ним. Джиммоко подошла к Самиери.
– Прошу меня извинить, капитан, но
– Где она собирается это сделать?
Служанка указала на площадку перед аркой:
– Там, господин.
Самиери поразился.
– При всех? Не в уединенном месте с несколькими свидетелями? Она сделает это для того, чтобы все видели?
– Да.
– Но, если… если это будет здесь… Ее… ее… А кто у нее будет помощником?
– Она считает, что ей окажет честь господин Кийяма.
– А если он не станет?
– Я не знаю, капитан. Она… она мне не сказала. – Дзиммоко поклонилась, пересекла веранду и снова поклонилась – Киритсубо-сан, моя госпожа говорит, она скоро вернется.
– У нее все хорошо?
– О да. – В голосе Дзиммоко звучала гордость. Кири и остальные успокоились. Услышав разговор с капитаном, они все переполошились.
– Она знает, что все дамы ждут, чтобы поприветствовать ее?
– О да, Киритсубо-сан. Я… я следила и передала ей. Она сказала, что польщена их присутствием и скоро лично поблагодарит их. Пожалуйста, извините меня.
Все следили, как она прошла к воротам, и сделала знак Блэксорну следовать за ней. Серые хотели идти за ним, но Дзиммоко покачала головой и сказала, что ее хозяйка не звала их. Капитан позволил Блэксорну пойти одному. За воротами сада был совершенно другой мир – зеленый и спокойный: солнце освещало верхушки деревьев, щебетали птицы, кормились насекомые, ручей журчал и впадал в пруд с листьями… Но он никак не мог избавиться от мрачного настроения. Дзиммоко остановилась и показала ему на маленький домик для тя-но-ю. Дальше он пошел один. Сняв сандалии, он поднялся по трем ступенькам – пришлось согнуться, чуть ли не встать на колени, чтобы пройти в маленькую зашторенную дверь, и вот он оказался внутри…
– Ты, – сказала Марико.
– Ты, – сказал Блэксорн.
Она стояла на коленях лицом к двери, со свежей косметикой на лице, с малиновыми губами, искусно причесанная, в свежем темно-голубом, с зеленой каймой кимоно с зеленым же, но более светлом оби и тонкой зеленой лентой в волосах.
– Ты красивая.
– И ты. – Робкая улыбка. – Извини, что тебе пришлось такое увидеть.
– Это был мой долг.
– Нет, я не ожидала… не планировала… что будет так много смертей.
– Карма, – Блэксорн заставил себя выйти из транса и перестал говорить по-латыни. – Вы планировали все это уже давно – ваше самоубийство?
– Моя жизнь никогда не была моей собственностью, Анджин-сан. Она всегда принадлежала моему сюзерену и после него – моему господину. Таков наш закон.
– Это плохой закон.
– Да. И нет. – Она оторвала глаза от татами, – Мы будем спорить о вещах, которых нам не изменить?
– Нет. Пожалуйста, извини меня.
– Я люблю тебя, – сказала она по-латыни.
– Да. Теперь я знаю это. И я люблю тебя. Но ты стремишься к смерти, Марико-сан.
– Ты не прав,
– Но сейчас нет способа спастись. Ни для кого.
– Потерпи, солнце еще не село.
– Я не уверен в этом солнце, Марико-сан. – Он протянул руки и прикоснулся к ее лицу: – Гомен насаи.
– Я обещала тебе, что сегодня все будет как в Гостинице Цветов. Потерпи… Я знаю Ишидо, Ошибу и других.
– Плевать мне на других! – ответил он по-португальски, – у него испортилось настроение. – Ты имеешь в виду, что блефуешь, а Торанага знает, что делает?
– Какой у тебя черный юмор… – мягко произнесла она. – Этот день слишком короткий…
– Извини, ты опять права. Сегодня не время для черного юмора. – Он внимательно рассматривал Марико: на лицо ее падали полосы теней, создаваемых бамбуковыми планками, служившими защитой от солнца. Тени ползли вверх и исчезали, по мере того как солнце опускалось за крепостную стену…
– Чем я могу тебе помочь?
– Верить в то, что будет завтра.
В какой-то момент он уловил выражение ужаса на ее лице, – он протянул к ней руки, обнял ее и держал так, пока она не справилась с этим чувством.
Послышались приближающиеся шаги.
– Да, Дзиммоко?
– Время, госпожа.
– Все готово?
– Да, госпожа.
– Подождите меня около пруда с лилиями, – Шаги удалились, Марико повернулась к Блэксорну и нежно поцеловала его.
– Я люблю тебя, – сказала она.
– Я люблю тебя, – ответил он.
Она поклонилась и вышла через дверь, он – следом.
Марико остановилась у пруда с лилиями, развязала оби и дала ему упасть. Дзиммоко помогла ей снять голубое кимоно. Под ним на Марико было ослепительно белое кимоно и оби, которые Блэксорн уже видел, – принятое всеми одеяние смертника. Она развязала ленту на волосах и отбросила ее в сторону, потом, оставшись в одном белом, пошла, не глядя на Блэксорна.
За садом все оставшиеся в живых коричневые выстроились по трем сторонам квадрата вокруг восьми татами, лежащих в центре главных ворот. Ябу и Кири с остальными дамами сидели в рад на почетном месте, повернувшись лицом на юг. В переулке так же церемонно выстроились серые, вперемешку с ним располагались остальные самураи – мужчины и женщины. По знаку Самиери все поклонились, она ответила поклоном. Вперед вышли четыре самурая и растянули поверх татами малиновое одеяло.
Марико подошла к Киритсубо и поклонилась ей и остальным дамам. Они ответили на ее приветствие поклоном и заговорили, рассыпаясь в церемонных фразах. Блэксорн ждал у ворот. Он следил за тем, как она отошла от дам, приблизилась к малиновому квадрату и стала на колени в центре его, перед маленькой белой подушкой. Правой рукой она достала из-за оби узкий нож и положила его на подушку перед собой. Дзиммоко вышла вперед и, также встав на колени, протянула ей маленькое чистое белое покрывало и бечевку. Марико тщательно расправила подол кимоно – служанка помогала ей, – потом бечевкой повязала одеяло вокруг груди. Блэксорн знал: это делалось для того, чтобы уберечь подол от крови и не измять во время предсмертной агонии…