Секрет долголетия

Полянкер Григорий Исаакович

— Только веселья нам здесь не хватает…

Хацкель уставился туда, где стонала больная жена Шмаи, и кивнул в ту сторону:

— А это кто? Сыро ведь на земле.

— Не тревожь… Это моя Фаня… Горе у меня большое… Боюсь, не выживет. Очень плоха…

— Да… — развел руками балагула и, не зная, чем успокоить товарища, вытащил из кармана кисет с махоркой, набил трубку и предложил Шмае:

— Закуришь, может?

— Опасно огонь зажигать…

— Ничего, мы по-солдатски… Из-под полы…

Хацкель высек искру из кремня и дал Шмае прикурить, прикрыв себя и соседа полой полушубка.

Было уже поздно, когда стрельба стихла и зарево, висевшее над местечком, стало понемногу меркнуть. Лес теперь напоминал цыганский табор. На траве, на пнях и на листьях, где пришлось, сидели и полулежали люди, прижавшись друг к другу.

Кто-то из женщин соорудил из веток и одеял шалаш и укрыл в нем своих детей. Усталые, обессиленные люди готовились к ночлегу. Тут и там слышался храп.

Из густого мрака вынырнул Шмая. Он шел, опустив голову, мимо спящих, дрожащих от холода и сырости людей. Хоть никто не видел в темноте его лица, слез, избороздивших его заросшие щеки, люди не останавливали его, не приставали с расспросами. Они знали, что он уже простился со своей женой, тихо и безропотно скончавшейся на ворохе листьев под старым дубом… Еще несколько минут, тому назад он сидел над ней, стараясь успокоить ее, убедить, что все будет хорошо, что она выздоровеет. Но теперь, видно, уже некого было ему успокаивать.

Шмая тяжело и медленно шагал, не разбирая дороги, затаив в душе щемящую боль безвременной утраты. Он шел к опушке леса, чувствуя на себе участливые взгляды людей. Глаза земляков как бы спрашивали: «Чем тебя утешить?» И еще: «Что же с нами будет?» Он остановился, припал к стволу дерева. Вопрошающие взоры людей не давали ему покоя.

Он подошел к Хацкелю, задумчиво жевавшему соломинку, молча постоял около него, затем поднял с земли винтовку. Побагровевшие тучи осветили край леса, и люди увидели скорбное лицо Шмаи, стоявшего с винтовкой в руке.

— Видно, ты соскучился по ней… Никак со своей пушкой не расстанешься?.. — проговорил балагула. — Мало бед и несчастий принесла она нам? Мало горя? Это только она, — кивнул он в сторону винтовки, — она нам причинила столько мучений… Она!

— Может быть, и она, — тихо ответил Шмая, вытирая рукавом грязь с винтовки. — Но я об этом еще не думал… Возможно, и она… Однако она, пожалуй, может и покончить со всеми нашими горестями… Она, знаешь, еще пригодится… — И, подумав минутку, добавил: — Запрягай, Хацкель, лошадку, поедем…

— Куда? — с испугом спросил балагула.

— Ты разве не видишь, что дети дрожат от холода и голода?.. Запрягай…

— Господь с тобой, Шмая! — послышались испуганные голоса женщин. — Куда тебя несет? Потерпеть надо… Никуда вы теперь не поедете!..

—

Не подымайте шума!.. — сказал Шмая тоном, не допускавшим возражений. — Надо ехать… Не могу терпеть, когда дети мучаются. Нам не привыкать, а они… Запрягай, Хацкель, поедем!..

Через несколько минут загремели колеса, и Шмая с несколькими мужчинами двинулся вслед за телегой в сторону местечка.

Люди испуганными взглядами провожали их, но никто уже не отговаривал от поездки. Кто знает, сколько времени придется быть в лесу, а укрыться от холода и дождя нечем…

Глава шестая

СВЕТ НЕ БЕЗ ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ

Шмая и его спутники возвратились не скоро. Вернулись с возом одеял, тряпок, подушек — всего, что второпях успели захватить с собой. На подводе лежали также лопаты, топоры, и Шмая приказал людям строить шалаши, кибитки. Кое-кто начал рыть землянки.

Усталый, вспотевший, кровельщик направился к дубу, под которым лежало тело его жены. Несколько старушек сидело на корточках возле покойницы, оплакивая ее. Узнав Шмаю, они поднялись.

— Золотая была женщина… — тихонько сказала одна из них. — Когда ты, Шмая, на фронте был, она, бедняжка, заменила твоим детям отца, берегла их как зеницу ока, ночей недосыпала… Бриллиант потерял ты, а не жену! Ее слезы и молитвы тебя, видно, от смерти спасли… И вот теперь, когда можно было бы жизнь начинать заново, Фани не стало…

Кровельщик не мог разглядеть в полумраке лицо женщины. Слова ее рвали душу. Женщину поддержали другие, и каждая говорила что-нибудь хорошее о покойной. А люди подходили и подходили, каждый выражал Шмае свое соболезнование, пытался успокоить его. То, что смерть пришла туда, где люди цеплялись за жизнь, было особенно тяжело… И после недолгого раздумья кровельщик поднялся с места, взял в руки заступ.

Кладбище находилось вблизи от леса, за лужайкой. И хотя в такую пору страшно было туда идти, все же нашлось несколько смельчаков, отправившихся вместе со Шмаей предать земле тело умершей. Горе этого милого человека стало горем всех обитателей лесного табора…

Молча рыли могилу. Молча прощались с покойной. И вот уже Шмая стоит у невысокого холмика, низко склонив голову. Он старается крепиться и что-то про себя шепчет, как делал это на войне, прощаясь с близким другом, павшим в бою…

И на обратном пути Шмая не вымолвил ни слова. Тяжелым, неуверенным шагом плелся он к лесу, волоча за собой шинель. Проходя мимо людей, старался не встречаться с ними взглядом. Потом сел на бугорок и вдруг почувствовал, что голова у него тяжелеет, будто наливается свинцом.