Секрет лабиринта Гаусса

Имшенецкий Вячеслав Андреевич

Бандит всхлипнул:

— Теперь я с ним встречусь на том свете…

— Дядя, я серьезно спрашиваю.

— Документов никаких. Нужно любое предложение, но из четырех слов. Чтоб первое было родина, остальные любые, но только на «р».

Вислоухий что-то хрипло прошептал и замолк. Петька вцепился в него как клещ:

— Дядя, пароль, свой пароль скажи!

Вислоухий открыл глаза. Недоумевающе посмотрел на Петьку.

— Дядя, пароль нам скажи!

— Четыре «рэ».

— Свой, какой ты должен сказать?

Вислоухий

облизнул губы и явственно произнес:

— Родина радостно раскинула руки. — Он тяжело задышал: — Ребятки, не бросайте меня, я отлежусь, подождите.

— Дядя, мы тебя не бросим.

Вислоухий закрыл глаза.

Тихо затворили дверь, подперли ее досками и понеслись. Из оврага выскочили в том месте, где Петька скатывался кубарем. Отдышавшись, пошли медленно.

Неожиданно между камней показалась голова Костоедова. И рука. И тяжелый наган, наведенный на ребят.

— Стойте! — Он щелкнул курком нагана: — А ну, говорите пароль! — Костоедов явно нацелился Тане в голову.

Шурка бесстрашно шагнул вперед.

— Стой! Куда прешь!

— Родина радостно раскинула руки.

Шурка еще стоял, оцепенев, ожидая выстрела, а Костоедов, уже опершись на палку, встал, сунул за пазуху наган.

— Вижу, свои. Верю. От Сашика заветные слова мне принесли, — Костоедов заулыбался. — Напугал вас. Извините. Время военное.

ЦЕНТРУ (ИЗ ТОКИО)

Группа «Феникс» будет выброшена в квадрате А-59-Е по таблице Центра для поиска золота в лабиринте Гаусса. Кроме группы «Феникс», на борту «Юнкерса» будут десять человек. Их выбросят на подходе к городу Катушевску для диверсии на военных коммуникациях наших войск. Жду ваших указаний.

Авдеев

Глава 17

Костоедов хромал впереди. Шурка шел рядом с ним. Петька с Таней отстали, потому что у Тани от волнения закололо в груди. Она боялась за Тимку и уговаривала напасть сейчас на Костоедова, отобрать наган и выпустить Тимку.

— Нельзя, Таня, нападать — дорогу до лабиринта знает только он.

За Тимку беспокоились напрасно. Он сидел в сарае и спокойно жевал румяные лепешки. Увидев всех живых и здоровых, улыбнулся.

— Деда, ребятам можно пошамать?

— Несомненно, пусть откушают превосходные лепешки, мука крупчатка. Сашик еще до войны привозил.

Пропустив в сарай Петьку, Таню и Шурку, дед зыркнул по сторонам. Зашел и сел на старую сосновую чурку. Посмотрел, как жадно, давясь кусками, ест Шурка Подметкин, и сказал:

— Поживите у меня недельку-другую, откормитесь, отдохнете от передряг житейских. А то взъерошенные и настороженные, как волчата.

Петька подумал о Вислоухом. Может очухаться, закричать и тогда… Петьке стало страшно. Запив большим глотком кусок лепешки, поставил кружку и сказал твердо:

— Нельзя,

дедушка, нам тянуть. Задание провалим. Нас тот дяденька предупреждал, что в случае чего вашего сына фашисты мучить начнут.

— Понятно, фашисты ни с кем не посчитаются. Идти-то я с вами не могу. Нога, словно проволокой перетянута, вся болит. — Старик о чем-то подумал, палкой придавил жучка, ползущего по земле и сказал: — Не дай бог, если фашисты узнают, что сын мой, Сашик находится у них со специальным заданием советского правительства.

Услышав такое, Таня закашлялась и чуть не захлебнулась водой.

— Да-а! — старик сокрушенно покачал головой. — Выручать надо Сашика. Если что… Родина ему не простит. Перед самой войной приезжал ко мне, сказал о секретном задании. И чтоб до меня бандиты не добрались, соорудил эту неправдоподобную могилу.

Лицо у Костоедова сделалось злым.

— Того-то мужичка, который с вами в милиции сидел, его одного посылали?

— Ничего он нам не говорил. Велел только разыскать вас и передать, чтоб золото из лабиринта вынесли на поверхность. И каждую ночь зажигали костры возле Гаусса на поляне. Он сказал: «Там такая поляна есть, чтоб самолету приземлиться».

Старик заволновался, стал ладонями гладить бороду,

— Поляна–то есть, а как костры расставлять?

— Дяденька говорил: по краям поляны, четырехугольником.

Петька врал уверенно. И Шурке казалось, что им действительно так приказывали.

— А что, ребятки, самолетик-то немецкий или японский будет?

— Такого он ничего не говорил. Сказал, чтоб золото вытащили и костры, как первый лист, говорит, желтый полетит, начинали жечь. И ждать самолета. Задание, сказал, государственное, нужное для обороны СССР.

Старик заволновался. Не обращая внимания на ребят, вытащил револьвер из-за пояса, положил в карман. Встал. Вышел из сарая, снова зашел и, как в бреду, шептал:

— Сашик — молодец, самолет пришлет, как обещал. Молодец… Хватит золотишку-то лежать в тайниках, пусть послужит великому делу.

Костоедов размашисто перекрестился.

— Дедушка, а все-то золото войдет в самолет?

— Не знаю. Тяжесть в нем большая. На своих руках, можно сказать, я его туда нес. От колчаковцев прятал. Для республики берег. Сейчас попросила Родина — берите! Пусть Советской республике послужит.

Старик прошелся по сараю и сказал то, что желали мысленно и Петька, и Таня, и Тимка, и Шурка.

— Ребята, — сказал он, — выручили вы меня и моего сына один раз, прошу, выручите и сейчас.

— Что, дедушка, сделать?

— Не могу я на такой ноге идти с вами. Вылечиться мне нужно. Я прошу вас, идите одни, я подробную карту дам. Берестяночка лежит у меня. По ней дойдете до Гаусса. Вынесите золотишко на поверхность. А я через недельку к вам туда приду.

— Дедушка, а в этом самом Гауссе мы не заблудимся?