Секрет лабиринта Гаусса

Имшенецкий Вячеслав Андреевич

Кукша подпрыгнула и, хлопая крыльями, кинулась к лесу, опять чуть не задев Петьку.

Петька вздрогнул, посмотрел вслед птице и, обхватив колени руками, стал продолжать рассказ.

— В тайге каратели случайно наткнулись на Жаргино. Они шарились в пустых домах и определили, что сто лет назад там жили польские повстанцы. Пошли дальше и через несколько дней наткнулись на лабиринт Гаусса. Там спрятали мешки с золотом. Дивизион ушел. Колчаковцы думали пробраться через горы в Китай или даже в Индию. Крейзера оставили сторожем. Приказали ждать курьера из-за границы. Мулеков

рассказывал, что с тех пор Крейзер называет себя отшельником Прокопием Костоедовым. Прошло пять лет, а курьер к нему так и не явился. Костоедов отрастил себе бороду и, одевшись отшельником, съездил в город Катушевск и там разыскал своего сына Сашика. Тот что-то украл, и его хотели судить. Но он сумел улизнуть. И несколько лет жил с отцом в Жаргино. Потом уехал в Калугу под фамилией Александра Костоедова и там учился на бухгалтера.

Тимка молча слушал и строгал ножом березовую палочку. Но вдруг спросил:

— Петька, а где Мулеков назначил встречу с этим стариком Костоедовым?

— Мулеков сказал, что получил бы инструкцию в японском самолете. — Петька о чем-то подумал, потом махнул рукой: — Ладно, скажу вам, только не пугайтесь. Здесь, у Байкала, ждут Мулекова диверсанты. Сколько их, ему не известно. И один из этой группы знает, как выйти на Жаргино. А от Жаргино до Гаусса их проводил бы старик Костоедов.

У Шурки от такого сообщения мурашки поползли по спине, и он пугливо огляделся по сторонам. У Тани расширились зрачки. Тимка, не переставая строгать, спросил:

— А место, где ждут диверсанты, Мулеков назвал?

— Нет. Он не знает. Ему бы сказали в самолете.

Таня подошла вплотную к ребятам, оперлась рукой на березу и шепотом сказала:

— Петька, а капитан Платонов говорил в кабинете, что старик Костоедов умер. Как же так получается?

— Мулеков запутался. Потому что из Москвы прислали документы Сашика Костоедова, а там фотография. Я ее рассмотрел: могила, крест. И надпись — «Прокопий Костоедов. 1870—1939». Мулеков, когда увидел фотографию, взбесился. И аж зубами скрипел — жалел, что не убил Сашика в Берлине. Получилось, что Сашик посылал их к мертвому отцу.

— Петька, а зачем Костоедов наврал немцам, будто отец его живой?

— Черт его знает, зачем. Наверно, цену себе набивал.

Внизу в кустах раздался резкий треск. Шурка от страха шарахнулся с камня в кусты и лег пластом. Треск повторился. Колыхнулась трава, и на тропу выскочил крохотный медвежонок. Увидев ребят, попятился, фыркнул и бросился опять в заросли. В распадке тихо рявкнула медведица, подзывая детеныша.

Таня побледнела:

— Фу, как напугал, косолапый.

Шурка вскочил, поддернул штаны, покосился на кусты:

— Xa! Медведей бояться!

Петька дернул Шурку за рубаху:

— Тихо ты.

Со стороны тропы явно слышался кашель и шаги человека. Ребята замерли. Шурка Подметкин опять успел шмыгнуть в кусты. Возле столбика с фанерной стрелкой качнулась тонкая березка, и на дорогу вышел дряхлый старик. Он был такой тощий, что едва держался на ногах. Увидел ребят и оторопел. Стал застегивать пуговицу на старой рубашке. Потом поправил седые усы и поздоровался:

— Здрасте,

добрые странники.

— Здравствуйте, дедушка!

Старик подозрительно посмотрел на Танину сумку, на мешки, покосился на Тимку, строгающего палку, и произнес, стараясь говорить по-военному:

— Я здесь лагерь охраняю! — Он провел рукой по пустому карману: — И оружия у меня с собой. — Он опять покосился на Тимкин нож и добавил: — И собаки есть, волкодавы, на случай, если варнаки вздумают на лагерь напасть.

Таня заметила, что слово варнаки дед произносит особо: варр-на-ки. Дед дипломатично потоптался на месте, поскреб за ухом и заговорил миролюбивее:

— Услыхал я из лагеря, что машина тут тарахтит. И как будто остановилась. Ну, думаю, шефы к нам нагрянули. Жду-жду. Нету. Заподозрил нехорошее. Дай, думаю, поднимусь, проверю. — Старик снова хлопнул по карману: — Вооружился левольвертом, а стреляю без единого промаха.

Таня обиделась:

— Дедушка, вы так говорите, как будто мы бандиты какие. Мы, дедушка, пионеры.

Старик смутился. Оперся худыми руками на трость, сел на краешек трухлявого пенька, повернулся к Тане:

— Хитрость это у меня, маскировка, как говорят на фронте. Но вам скажу по секрету. Только никому. — Он погрозил тощим пальцем: — Ни гу-гу. — И зашептал: — Один я здесь. Лагерь-то пустой! Ни единой души нету!

— Как нету, дедушка?

— А вот так! Все в поход ушли. Памятник там ставить будут. Инструмент у меня взяли, чтобы камень рубить.

— Дедушка, а кому памятник?

— Известно кому — паровозникам. В гражданскую войну их колчаковцы замучили. Старик тяжело вздохнул. — Теперь пионеры им памятник сделают. И клятву дадут — Родину беречь пуще глазу. Бумаги с собой взяли, письма там напишут фронтовикам, чтоб били фашистов, как росомах зловонных.

— Дедушка, а пионеры когда ушли? — спросил Петька.

— Еще вчера. Любо было посмотреть. Трубы на солнце сверкают, красные знамена развеваются, приказы боевые раздаются.

Старик замолчал, сдунул с рукава божью коровку и вдруг пожаловался:

— Ушли, а меня с собой не взяли. Просился я, и пионервожатая Галина Федоровна согласилась. А директор Татьяна Петровна отказала. Во-первых, говорит, ты, Игнат Андреевич, не дойдешь. Во-вторых, ты говорит, есть старший сторож, и кому, как не тебе охранять социалистическое имущество. Приятных слов мне много сказала. Расхрабрился я и даже нашего завхоза Виктора Ивановича отпустил с ними. А теперь вот раскаялся. Страшно одному.

Старик, наклонив голову набок, ласково посмотрел на ребят:

— Вы меня-то простите. Я давеча сгоряча для острастки сказал. Нетути у меня никакой оружии. А тут еще медведица где-то ходит с медвежонком. Ночью ревела, аж жуть…

Позади деда вдруг хрустнул валежник. Дед вздрогнул, выронил палку, вскочил на ноги.

— Дедушка! — закричала Таня, — не бойтесь, это наш… мальчик…

Из кустов осторожно вышел Шурка Подметкин. На ладошке он нес горсточку жимолости.

Таня подняла с земли трость, подала деду. Дрожащими руками он взял трость и стал оправдываться: