Секрет русского камамбера
Шрифт:
Первая картина
Крюксон дома один. Он долго дома один. Давно. «Никого со мною нет», — думает Крюксон. Он садится за туалетный столик и отражается в трёх его зеркалах. Крюксон разглядывает помаду и пудру, нюхает склянки с духами, долго расчесывает бороду. Берёт длинные белые бусы, переливает из ладони в ладонь. Украшает себя белыми бусами. Из ящичка торчит прозрачно-белый платок, Крюксон вытягивает — платок длинный, Крюксон наматывает его себе на голову, как фату, смотрит на себя в зеркало, поворачивается на крутящемся стульчике, вдруг всплёскивает руками и говорит томно, пискливым голосом, передразнивая женщину.
КРЮКСОН.
Крюксон молча, понуро крутится на стульчике туда-сюда, стульчик скрипит. Вдруг Крюксон сдирает с головы белый платок, сдирает с себя бусы, раскидывает с ненавистью скляночки с духами, помаду, пудру и женские штучки и, кривляясь, передразнивает злобно.
КРЮКСОН. Прости меня! Сергей! Я полюбила! Павла! Бэ-бэ-бэ! Мэ-мэ-мэ!..
Крюксон умолкает, прячет лицо в прозрачно-белом платке, плечи его трясутся, наверно, он плачет. Крюксон отнимает лицо от платка, вскакивает, распахивает холодильник. В холодильнике ничего не хранится. Только тёмный пузырёк с железной пробкой. Крюксон хватает пузырёк, нетерпеливо сдирает пробку, держит в руке, замирает на миг, потом выпивает залпом. Растерянно озирается. Ложится на пол. Накрывает лицо белым платком.
В комнате натянута верёвка, за верёвку зацеплена вешалка, на вешалке висит очень красивое длинное платье, оно чуть покачивается и шевелится…
Крюксон лежит на полу. Тикают часы. Негромко работает радио. Передают сигналы точного времени. Прогноз погоды. Концерт по просьбам трудящихся. Во дворе гуляет свадьба. Немного погодя кричит младенец. Темнеет. За стеной нудно и сбивчиво разучивают пассаж на клавесине. Льёт дождь. Щёлкает замок. Входит папа Крюксона. Это красивый, хорошо одетый, вкусно пахнущий мужчина лет за пятьдесят. Бонвиван, Донжуан. У него всё хорошо. Папа оглядывает комнату, берет пепельницу, находит сигареты и зажигалку, закуривает, открывает форточку, то и дело перешагивая через лежащего на полу сына. Включает свет, замечает на столе или на окне муху, долго за ней охотится, громко бьёт её башмаком. Бережно оглядывает башмак, надевает, подходит к лежащему Крюксону, наклоняется, осторожно приподнимает белый платок, глядит в лицо сыну.
ПАПА (мечтательно, нежно). Сережа… Я, кажется, влюблён… Ах, Серёжа, что это такое — двадцать лет, белое платье, трепет… Кажется, я никогда ещё не был счастлив так, как сейчас… Поедем, Серёжа, куда-нибудь… Поедем танцевать, а? Я так люблю танцевать… (Папа трубно сморкается, долго хлюпает носом). У меня инфлуэнца…
Крюксон ничего не отвечает, так и лежит не шевелясь под бело-прозрачным платком. Борода торчит.
ПАПА. Так что вот… (Пауза. Папа встает с колен). Прости, Сергей, но я тебя не понимаю… Я не понимаю тебя… Зачем всё это? Что это значит? Чего ты этим добьёшься? Что это за позиция для мужчины — валяться на полу бородой кверху? Не понимаю… В твои годы я жил интересно, наполнено, работал как вол, пил вусмерть, хулиганил, трахался, дрался, спорил о судьбах Родины… Москвареку в самом широком месте переплывал! И это тогда, в те годы, в тисках тоталитаризма! А теперь, когда вокруг столько возможностей!
Папа замечает своё отражение в зеркале. Приосанивается. Придаёт своему лицо попеременно
ПАПА. Иногда мне кажется, что я уже давно никому не снюсь… А если седину слегка подголубить?.. Знаешь, тут в одном заведении в щеки вставляют золотые ниточки, и от этого якобы совершенно исчезают морщины вокруг рта…
Папа смотрит на Крюксона сверху вниз.
ПАПА. Почему ты со мной так?.. Почему ты никогда не позвонишь и не скажешь: «Здравствуй, папа»? Не зайдешь, не навестишь Никиту? Всё-таки он твой брат. И ты, будучи старше на двадцать три года, должен участвовать… А Максим? А Егор? И Васенька с Колюней… Не говоря уже о Филарете… Да и Кузьма… Это твои братья, Серёжа… Мои сыновья… И ничего, что вы все живете в разных городах… Надо же вам всё-таки как-то… Переписываться, что ли…
Пауза.
ПАПА. Ну, вставай же, Серёжа. Хватит, ей-богу… А может, тебе нужны деньги?
Пауза.
ПАПА (трагически хохочет). Называется, пришёл к старшему сыну! Поделиться сокровенным! Поговорить по душам! Ты ещё пожалеешь, что не стал разговаривать с отцом!
Пауза. Крюксон, укрытый белым платком, не реагирует.
ПАПА (решительно направляется к двери). Невыносимый характер! Весь в мать!
За стеной у соседей начинают играть на клавесине не в лад — невпопад, попросту тискают и терзают несчастный инструмент как попало.
Вторая картина
Новогодний вечер, наряжена ёлочка, накрыт стол. На тахте, свернувшись калачиком под клетчатым пледом, спит человек, Паша Мухов. Женщина, Мглова, нарядно одетая, теребит и будит его.
МГЛОВА. Паша, Паша, проснись… Вставай, пора, Паша…
Мухов покруче, поуютнее сворачивается калачиком, натягивает плед на голову, словно хочет спрятаться.
МГЛОВА. Паша, ну Пашенька, просыпайся же, Новый год!..
Мглова теребит и трясёт Мухова. Он рывком садится на кровати. Глаза его закрыты. Мухов ходит по комнате с закрытыми глазами.
МУХОВ. Ноябрь, сумерки, дождь, за окном озябший голый сад и черная река, я один в до-ме, ее нет, я один и понимаю, что так будет всегда…
Мглова плачет, хватает Мухова за руки, виснет на его рукавах.
МГЛОВА. Паша, Пашенька, ну проснись же, проснись, Новый год же, Господи…
Мухов открывает глаза.
МУХОВ (тоскливо). Опять Новый год…
Мглова смотрит на него снизу вверх, заглядывает ему в лицо, ласково улыбается.
МГЛОВА. Что тебе снилось?
МУХОВ (тоскливо). Ты.
МГЛОВА (радостно). Я?
МУХОВ. Как будто ты, беременная, уплываешь от меня на лодке. В тумане. По большой реке.
МГЛОВА (обиженно). Всё тебе гадости про меня снятся…