Секрет Сабины Шпильрайн
Шрифт:
И так сейчас заговорила Сабина, путая русский и немецкий: «Карл, это ты? Ты вспомнил этот стих? Да, да, конечно, я ведь читала его тебе, но ты тогда не понял ни слова по-русски, а теперь ты его вспомнил и пришел забрать меня из этой темницы. Туда, где гуляем лишь ветер да я. Я узник, сижу за решеткой в темнице сырой. И никого уже не осталось – ни Исаака, ни Яна, ни Эмиля. Как хорошо, что ты пришел забратьь меня из этой ужасной темницы, из этой ужасной страны».
Она вскочила с дивана: «Скорей, скорей улетим отсюда, ведь они могут придти за мной каждую минуту». И побежала почему-то к окну,
Она встала на табуретку и начала взбираться на подоконник. Я страшно испугалась, что она хочет выпрыгнуть из окна и вцепилась в ее платье, чтобы стащить ее вниз с подоконника. Но она была гораздо сильнее меня, и я не могла ее удержать. Тогда я бросилась к пианино и начала стучать по клавишам кулаками, но она не обращала на меня никакого внимания. Тогда я влезла на клавиатуру и стала топтать клавиши ногами. Пианино взвыло и зарыдало, и Сабина словно проснулась - она села на подоконник и начала озираться по сторонам, как будто не понимая, где она.
«Кто это там? А, Лина, это ты? Что случилось? Почему ты влезла на пианино в сандалях?»
9.
Опять наступило первое сентября и я пошла в школу, во второй класс. Теперь мы ходим в школу вдвоем с Евой, а Сабина Николаевна с нами не ходит - ее уволили из школы и она больше не преподает в седьмом классе немецкий язык. Теперь вместо нее преподает другая учительница, про которую все говорят, что она знает по-немецки только две фразы: «Гутен морген» и «Хенде хох!»
Это очень плохо, что Сабину Николаевну уволили, потому что у них с Евой совсем нет денег. Они не умерли с голоду только потому,что им немного помогает Павел Наумович. Но ему стало очень сложно им помогать - он ведь теперь боится к нам приходить. Каждый раз, когда он приезжает из Краснодара поработать в нашей больнице, он привозит большую сумку с продуктами, но боится приносить ее к нам в квартиру. И даже в больнице, где он работает с мамой Валей, он не решается передавать маме Вале сумку с продуктами, - он думает, что если кто-нибудь об этом узнает, его тоже уволят.
Мама Валя говорит, будто он уверен, что за нашей квартирой следят и записывают всех, кто приходит навестить Сабину. Но, по-моему, те, которые записывают, напрасно стараются, потому что никто давно ее не навещает. Наверно все старые знакомые, как и Павел Наумович, боятся к нам приходить. Приезжая из Краснодара, Павел Наумович говорит маме Вале шепотом, когда никого нет рядом: «Завтра в четыре часа» и тут же выходит из комнаты. Но мама Валя уже знает, что он просит меня придти завтра в четыре часа в парк и ждать его на скамейке возле фонтана.
Я прихожу немножко раньше, чтобы не опоздать, и сижу на скамейке, ожидая, когда из центральной аллеи ко мне подойдет Павел Наумович, поставит сумку на скамейку рядом со мной и быстро уйдет в другую сторону. Он даже не кивает мне, не здоровается и делает вид, что со мной не знаком. Я некоторое время жду, не появится ли из-за кустов кто-то подозрительный, и если никто не появляется, беру сумку и иду домой по короткой дорожке, которую показала мне Сабина в тот день, когда Иркину квартиру опечатали красной печатью. Все
Продуктов из сумки Павла Наумовича Сабине с Евой хватает ненадолго, и тогда Сабина идет на базар, чтобы продать там какую-нибудь красивую вещичку из тех, что остались у нее от прошлой жизни, когда она была главным врачом детской больницы. Об этом недавно узнала мама Валя, когда ее послали в городской архив за какими-то документами. Архив – это такой большой зал, где на полках лежат старые бумаги и старые газеты. В поисках нужного документа мама Валя нечаянно сбросила на пол пачку давних газет, и на первой странице была фотография Сабины с подписью «Главный врач городской детской больницы Сабина Николаевна Шпильрайн».
Мама Валя уже давно знает, что настоящая фамилия Сабины - Шпильрайн, и вообще они с Сабиной уже давно рассказали друг другу все про своих братьев и перестали друг друга бояться. Но все-таки даже она не знала, что Сабина была главным врачом детской больницы. Из архива она прибежала домой в сильном волнении, и прямо с порога крикнула Сабине: «Какие еще тайны ты скрываешь от меня, подруга?» Сабина не знала, что мама Валя была в архиве, и сделала вид, будто не понимает, о чем речь.
Но мама Валя не дала ей завраться, а сразу выложила все про газету, про главного врача и про фотографию. Сабина так испугалась, что даже губы у нее стали белые: «Кто еще видел эту газету?»
«Да никто не видел, не беспокойся! Газета была старая-престарая, вся покрыта пылью, и я подумала, кому она тут нужна? Решила, что никому, и спрятала в сумку. Держи, вот тебе твоя газета!» И она вытащила из сумки газету с фотографией Сабины. Сабина разрыдалась, схватила газету, но читать ее не стала, а побежала в уборную и стала чиркать спичками, чтобы ее сжечь. Но руки у нее так дрожали, что спички никак не загорались. Тогда мама Валя отстранила ее плечом, выхватила у нее эту несчастную газету и подожгла.
Пока газета горела в унитазе, из комнаты вышла Ева и мы все вчетвером стояли и молча смотрели, как пламя пожирает бумагу. Когда от газеты остались только черные хлопья сажи, мама Валя несколько раз спустила воду и спросила: «Скажи, чего ты так испугалась? Что плохого в том, что ты была главным врачом?»
Сабина вытерла пот со лба и размазала пятно сажи на щеке: «Это очень долгий рассказ, Валентина, и сегодня у меня нет на него сил».
Она закрыла дверь уборной и ушла в свою комнату, волоча ноги, как старая старуха.
10.
Вчера я пришла из школы, отперла дверь своим ключом, вошла в прихожую и увидела там незнакомую даму, которая никогда раньше к нам не приходила. На ней был заграничный серый костюм, черные лакированные туфли и черная шляпка, тоже наверно заграничная. Дама стояла ко мне спиной перед маленьким зеркальцем, висевшим в простенке между дверями кухни и уборной, и подкрашивала губы. Потом она спрятала помаду в черную лакированную сумочку и начала натягивать на руки черные кружевные перчатки. Закончив натягивать перчатки, дама повернулась ко мне и спросила голосом Сабины Николаевны: «Ну, как я тебе нравлюсь в этом наряде?»