Секретарь демона, или Брак заключается в аду
Шрифт:
Последний угрюмо хранил молчание и делал вид, что его там нет. Я уже медленно начинала закипать, потому что совсем иначе планировала сегодняшний день.
– Если ты не выйдешь, я буду петь, – пригрозила я.
Беся с интересом посмотрел на меня. Из-под кровати вдруг послышалось подозрительное шуршание:
– А какой у вас репертуар? Из-извините, пожалуйста…
От неожиданности я выронила из рук колбасу. Беся тут же сориентировался и уволок палку в безопасное место.
– А какой предпочитаете? – осторожно поинтересовалась я.
– Что-нибудь
Да уж, мы, кажется, тут все утро не грустим. Но у Мони явно свои мысли по этому поводу.
– Так что вы можете? – поинтересовался он. – Нечто неоднозначное, берущее за душу, но на волне мейнстрима?
Ничего себе запросы!
Я задумалась. Вообще-то трезвая я пою плохо. Это объективное суждение, ничего не поделаешь. В хмельном состоянии я пою тоже плохо, но в силу пребывания в приподнятом настроении и уверенности, что могу все, это ощущение как-то притупляется.
– Как певунья – я не очень, – честно призналась Моне.
– И-извините, пожалуйста, – тут же раздалось печально, и донесся горестный вздох.
Некоторое время мы помолчали. Потом раздалось недовольное сопение.
– Скажите вашему бесу, чтобы перестал тыкать в меня колбасой. Это неприлично.
Так вот чего он притих!
– Беся! – рявкнула я.
Тот показался перед моими глазами и сделал вид, что раскаивается. Колбаса, кстати, была уже хорошенько надкусана.
– Значит, как пойти со мной в магазин – так нет! Кстати, почему не пошел? – вспомнила я. Ведь вчера так и не спросила его, все некогда было.
– Ленился, – вдруг донеслось из-под кровати. – Я все видел.
Я хмыкнула. Вот ябеды все в этом доме.
– Уважаемый Моня, может, вы все-таки выйдете? Я попробую спеть. Даже то, что вы пожелаете. И можем это… погулять по городу, вот!
– И до залива? – вдруг оживился Моня.
– И до залива, – заверила я.
– Ура-а-а! – заорал он, потом что-то гулко ударило о низ кровати.
Судя по всему, от радости Моня прыгнул и врезался в нее. Стоп. У пауков есть темечко?
Беся тоненько и мерзко захихикал.
– И-извините, пожалуйста, – снова со вздохом произнес Моня.
Я молча отобрала у беси колбасу и откусила с нетронутой стороны. Жизнь и правда обещала быть веселой.
После того как Моню все же изъяли из моей комнаты, повязали слюнявчик и усадили за стол, все пошло как-то лучше. Я познакомилась с Ванцепупом Птолемеевичем, принадлежащим к роду медицинских светил с гордой фамилией Забульгер. Узнала, что сюда он приезжает в отпуск, потому что работает в большом городе.
Моня и беся тем временем усердно чавкали и слушали нас. Тетушка Сарабунда шикала на плотоядни, которые то и дело норовили плюнуть в Моню семенами. Моня не терялся и, бормоча: «Из-звините, пожалуйста», – швырялся в плотоядней кусочками сыра и яичницы. Периодически и он, и цветы получали смачные оплеухи от разгневанной хозяйки и на некоторое время успокаивались. Но лишь на некоторое.
Ванцепуп Птолемеевич
– Сарабунда, милая, что же ты ничего не сказала Адочке про справку?
– Какую справку? – насторожилась я.
Тетушка Сарабунда тем временем вытирала полотенцем заевшегося Моню и бурчала нечто невразумительное, потом вздохнула:
– Забыла, Ванцик, старая стала. А ты у нас что? Доктор ты или где? Давай, бери Аду и уже что-то с ней сделай.
Я сделала глоток кофе и закашлялась. Ванцепуп Птолемеевич посмотрел на меня добрыми глазами, покачал головой и вздохнул:
– Адочка, не пугайся. Я хороший врач и ничего страшного не сделаю. Я вообще к пациентам отношусь нормально, ибо не патологоанатом.
– Звучит успокаивающе, – пробормотала я.
– Патологоанатом патологоанатому рознь… из-звините, пожалуйста.
– Моня! – в три голоса выкрикнули мы.
Паук смутился и принялся за молочную кашу.
Какой ужас. До меня только сейчас дошло, что все, кто живет в доме тетушки Сарабунды, едят в нереальном количестве. Это же страх какой-то! Как только она справляется и зарабатывает на всех?
– Мне надо позвонить, – все же собралась я с духом. – И если мне не откажут, то пойдем за справкой.
Мои собеседники переглянулись. Потом синхронно кивнули, одобряя решение. Я выскользнула из-за стола и поспешила к телефону. Пока в доме царит относительное спокойствие, надо этим воспользоваться.
Пока я набирала номер, услышала разговор:
– С ней надо что-то делать, Ванцик. Мудофель сказал, что она невинна. Но сама Ада возражает. Как такое может быть?
– Сарабунда, немножко девственниц не бывает!
– А если подумать?
Повисла тишина. Я даже забыла, что крутила диск телефона. Да, тут был древний аппарат позитивного канареечно-желтого цвета. Диск, правда, крутился настолько быстро, что я еле успевала его приостанавливать. Но после услышанного замерла изваянием. Потому что на предмет девственности уже не раз говорили. Фиг с ним, с Мефом. Он почти инкуб и не почти кобель. Но все равно. На лбу у меня ничего не написано. (А даже и если б было написано, то это чистая ложь.)
– Да вот думаю, – вздохнул Ванцепуп Птолемеевич.
– Ты же понимаешь, чем это грозит? Тут отбоя не будет! А кому нужен этот гембель?
– Натравишь на них Моню.
– Нет… из-звините, пож…
– Цыц! – рявкнула тетушка Сарабунда, и я чуть не подпрыгнула, даже будучи за стенкой.
Ладно, подслушивать нехорошо. Пусть даже и не специально. Сейчас позвоню, а потом уединюсь… тьфу, поговорю с доктором. На вид мужик нормальный, авось донесет мне, почему я тут записана в трепетные и невинные.