Секретная миссия Рудольфа Гесса

Пэдфилд Питер

Со своей стороны, Гитлер считал, что время, проведенное в Ландсберге, имело неоценимое значение для развития его личности. Позже он говорил о нем как об "обучении в колледже за счет государства".

Близость Гесса с Гитлером не отдаляла Рудольфа от Ильзе. Напротив, чувствами, испытываемыми к своему идеалу, он стремился поделиться с ней, своей верной возлюбленной. По количеству и содержанию его писем к Ильзе можно судить о глубине его чувств к ней. В сентябре он прислал ей небольшое, полное очарования стихотворение, начинавшееся так:

Во тьме ночи свежий ветер дует, и кружась, и бушуя, мою милую встречает, рядом с нею вьется, норовит погладить, нежным веером ласкает, за меня целует!

1 октября Гитлера должны были выпустить из Ландсберга под честное слово, и он ожидал этого события с нетерпением, но власти, обеспокоенные поведением его соратника Рема, занимавшегося в то время формированием националистической милитаризованной

организации «Фронтбан», решили повременить с освобождением. Выпустить его из крепости посчитали возможным только 20 декабря, когда проведенные выборы засвидетельствовали провал националистических кандидатов, не набравших и миллиона голосов. Гесс, остававшийся в заточении еще несколько дней, писал Ильзе, что как человек эгоистичный очень сожалеет о потере "его компании".

В конце декабря 1924 года Гесс тоже обретает свободу. За воротами крепости его ждала Ильзе Прель с машиной. Она отвезла его в небольшое итальянское кафе, куда любил захаживать Гитлер, "Остерия Бавария", находившееся напротив издательства запрещенной на тот день "Фолькишер Беобахтер" на Шеллинге штрассе, в Швабинге, районе Мюнхена. Там его ждал фюрер.

Глава 4. Секретарь

Вскоре Гитлер исполнил предсказание о том, что после освобождения займется восстановлением движения. Для него это, в первую очередь, означало утверждение себя в качестве бесспорного лидера. В этом плане едва ли можно переоценить влияние Гесса. Его твердая вера в Гитлера как в фюрера, в то, что в один прекрасный день он "займет то место, которое должен занимать", его горячая готовность отдать себя без остатка осуществлению этого великого предначертания, его пылкая преданность укрепляли в Гитлере веру в собственные силы. В Ландсберге в общении друг с другом они употребляли дружеское «ты»; теперь же, во всяком случае в присутствии других, Гесс обращался к нему официально и называл Гитлера не иначе, как «вождь» — «фюрер». Таким образом, он положил начало мифологизации, которая в конце концов привела к обожествлению «Фюрера», превращению его в земное воплощение души германского народа, воля которого считалась непререкаемым законом. Это нашло даже юридическое подкрепление, один из ведущих законодателей Третьего рейха сказал: "Наша Конституция есть воля Фюрера". Гесс видел Гитлера именно в таком свете; началось все это с первого дня их встречи и получило продолжение в ландсбергской тюрьме. Со стороны каждого из них это был замечательный акт веры, беспрецедентное стремление к осуществлению пророчества.

Тот факт, что предвидение Гесса сбылось с такой невиданной точностью, свидетельствует о том, что он был ярким представителем германского народа, которому хотелось верить, и вскоре они уверовали в необходимость сильной руки диктатора, роль которого играл перед ними Гитлер. Зачем это было им нужно, точно никто не знает, но один проницательный немец заметил:

"С душ изнуренных, отчаявшихся и попранных он снял самое тягостное бремя. Он позволил им… воспрянуть и почувствовать себя выше. Он освободил их от груза разума, ответственности и морали… [и] позволил им опуститься на допотопный, первобытный уровень, предшествующий рождению цивилизации. Он позволил им ненавидеть и верить, наносить удары и повиноваться".

Вспомним теперь, каким предстал перед Ильзе Прель молодой офицер из добровольческого корпуса в первый день их встречи в пансионе фон Шильдберга в Швабинге: обремененный тяготами жизни, отчаявшийся. И как преобразился он в "нового человека, оживленного, сияющего, без признаков уныния и печали" после того, как впервые услышал речь Гитлера. Памятуя о фатализме и астрологических занятиях Гесса, о которых молодой человек рассказывал в письме из Австрии, где скрывался, можно частично объяснить его веру. Но чтобы дать полный анализ его преданности, невозможности взглянуть на Гитлера с критической точки зрения и его слепого стремления всецело подчиниться человеку и символу, следует принять во внимание его детскую память о строгом отце, любящей матери, страшный опыт окопной войны, унижение отчизны и, не в последнюю очередь, качества, унаследованные с генами.

Наиболее опасным противником Гитлера в борьбе за лидерство в партии был Грегор Штрассер: прямолинейный, эмоциональный, несколько наивный человек с грубоватыми манерами медведя. Там, где Гитлер был восприимчив и послушен интуиции, он проявлял резкость и напористость. Сын мелкого чиновника, не сумевшего оплатить медицинского образования, о котором Грегор так мечтал, Штрассер стал аптекарем. Войну он встретил с призрачными идеями социалиста и полной разочарованностью, которые обрели более отчетливые очертания в окопном братстве, где он проявил себя бесстрашным и вдохновенным лидером. Подобно Гессу, Штрассер был удостоен Железного Креста 1-й и 2-й

степени и получил звание лейтенанта резерва. Он никогда не относился к типу мыслителей, и его идеи не шли дальше простых лозунгов националистов, народной пропаганды и сентиментальной ностальгии по равенству солдат на передовой, где люди ценились по своим истинным качествам, а не по деньгам и положению в обществе. Несмотря на это — хотя не исключена возможность, что именно благодаря этому, — он был достойным оратором. Но более всего он был вдохновенным и умелым организатором. После путча за агитацию в ряды запрещенной нацистской партии Штрассер был на короткий срок отправлен в Ландсберг, где присоединился к Гитлеру и другим, но его выпустили ввиду того, что он был избран в парламент. С тех пор он неустанно расширял в своем районе (Нижняя Бавария) партию и группы СА под флагом национал-социалистического движения за свободу. Он много колесил по северу Германии, выступал с речами, набирал людей и формировал отряды. Заниматься Баварией он поручил своему новому секретарю Генриху Гиммлеру.

Штрассер был человеком, с которым Гитлеру, если он хотел встать во главе реформированной партии, следовало договориться. Первый шаг к сближению Гитлер сделал на личной встрече в феврале, предоставив Штрассеру укреплять партию на севере страны, в то время как сам взялся за создание ее оплота на юге. Штрассер дал Гитлеру понять, что согласен с ним сотрудничать на правах коллеги, но не под его началом и не в качестве последователя. Он был первым из многих людей, кто не разгадал психику Гитлера, который стремился быть всегда и повсюду первым и единственным.

Разобравшись со Штрассером и убедив власти легализовать находившуюся под запретом нацистскую партию, Гитлер созвал массовый митинг движения, выбрав для его проведения место своего прошлого провала — пивную «Бюргербройкеллер». Наиболее влиятельные лидеры партийных фракций Людендорфф, Рем и Штрассер остались в стороне; аналогичным образом поступил и Альфред Розенберг. Свое поведение он объяснил Людеке тем, что знал, какой "братский поцелуй" приготовил Гитлер. Гитлер, конечно, знал о своей силе воздействия на массы. Скорее исполняя роль медиума, он верно угадывал подсознательные желания аудитории и своими словами усиливал их. Так случилось и на этот раз. К тому моменту, когда он сообщил переполненному залу «Бюргербройкеллер» о том, что возрождает партию и всем его сторонникам следует забыть былые ссоры и пожать друг другу руки, слушатели уже впали в массовый транс. Бывшие противники из разных фракций партии поднимались на сцену вместе, некоторые не в силах сдержать слезы восторга и умиления, и произносили клятву нерушимой верности. Эту сцену Людеке сравнил с митингом «возрожденцев».

С тех пор как Гесс был выпущен на свободу, Гитлер не оставлял мысли возобновить их дружбу, возникшую в застенке, и постоянно просил стать его секретарем на постоянной, оплачиваемой основе. К этому времени Хаусхофер, в свою очередь, уже предложил Гессу стать его ассистентом в институте геополитики Немецкой академии, пообещав карьеру с будущим профессорством. Гесс согласился, но в апреле передумал и принял предложение Гитлера. Это решение стало для него роковым; он отказался от обеспеченного положения с далеко идущими перспективами работы под началом человека, который был для него и другом, и уважаемым наставником, ради работы на лидера партии, раздираемой фракциями, в которой сохранилась лишь хилая прослойка политиков, зато не было недостатка в малообразованных ремесленниках, лавочниках и мелких чиновниках. Единственное, что объединяло Гесса с ними, — его «фронтовой» опыт и восторженное отношение к фюреру. Но принимая во внимание отношения с Гитлером и его веру, понимаешь, что иного выбора у Гесса не было; решение было инстинктивным, в то время как предварительные колебания — разумными.

Родителям, снова обосновавшимся в Александрии, свое решение Рудольф объяснил с рациональной точки зрения: в партии платили намного больше, чем в академии, сначала в два раза, а после финансовой реорганизации партии сумма эта возрастала еще существеннее. Его время принадлежало ему, следовательно, он сможет продолжить учебу. Правда, этому противоречил список его обязанностей: во многих случаях ему приходилось представлять Гитлера, принимать вместо него посетителей, просматривать корреспонденцию, разъезжать и выступать от его имени. Еще он не включил одно из важнейших занятий Гитлера того времени: завершение "Майн Кампф", работа над которой отнимала много времени и сил. Однако в письме имеются отрывки, содержащие намеки на действительную причину, побудившую Гесса сделать свой выбор: "Здесь я продолжу путь, по которому шел много лет… Фюрера я признаю Вождем". Далее он объяснял, что, поскольку принадлежал к движению с тех самых пор, когда оно насчитывало менее сотни членов, он знал его досконально: "Точно так же я знаю потаенные мысли фюрера, его отношение к каждому мало-мальски значимому вопросу, стереотип его поведения. Он знает меня; взаимная преданность до конца, полное взаимопонимание)".