Секретная почта
Шрифт:
«Если у этого браконьера есть ружье, — подумал я, — он еще из-за куста пальнет!»
Очевидно, я угадал его намерения. Взглянул на него и засмеялся: до чего же ты жалок и слаб! Берегись! Вот даже женщина, жестоко обиженная жизнью, почувствовала, какой ты подлый и чужой для нее.
— Может, и правда, что Джюгас отстал… Может, и пойдет учиться… школа так близко… — говорила мать, не глядя на мужа. Голос ее прерывался. Она очень волновалась.
На дворе я увидел своего будущего ученика. Джюгас сидел на завалинке и что-то мастерил. Он не слышал моих шагов. Его худые пальцы
Я подошел ближе. Во рту у мальчика торчала глиняная свистулька — красивый красноперый петушок, а пальцы играли с мягкой глиной.
В этих красивых и ловких движениях таилось колдовство. Он лепил. Лепил, посматривая на неуклюже топтавшегося тут же селезня.
Клюв, жирный зоб, широкая лапка с ноготками, помятые перья хвоста… Это было прекрасное произведение с натуры. И как все удавалось ему, легко, почти молниеносно. Холодная, мертвая глина превратилась в птицу — положи ее на ладонь, подними, крикни «лети!», и, наверное, она взмахнула бы крыльями… Не удивительно ли?
Я подошел ближе, мальчуган увидел меня. Он испугался, быстро смял своего селезня в бесформенный комок, убежал и спрятался за каменным хлевом.
Все это я видел будто во сне. Мне было горько, что уточка, так славно вылепленная, вдруг превратилась в ком коричневой глины. Я стоял ошеломленный. Ни родители, ни сам Джюгас ведь не подозревают, какой талант обитает в этой покосившейся лачуге!..
Через несколько дней мать привела мальчика в школу. Я заметил у женщины синяк под глазом. Но она казалась гордой и почти веселой. Джюгас стеснялся, и от него трудно было вырвать хоть слово. Однако в классе мальчик с любопытством оглядывался, наморщив лоб, рассматривал картины на стенах.
— Джюгас будет большим мастером! — сказал я матери, глядя на ее подбитый глаз. — Научится грамоте и поедет в художественную школу. У сына вырастут большие крылья, он высоко взлетит.
— А средства? Мы бедные… — возразила мать.
— Теперь другие времена. Не надо родиться в золотой люльке. Нужно только иметь золотые руки.
Джюгас скоро освоился в нашей школе. Среди первоклассников он был выше всех, и ребята прозвали его «отцом». Я не ошибся, когда пророчил ему будущее великого мастера. Удивительная память была у Джюгаса — один раз прочитав страницу, он мог спустя несколько дней повторить все точно, строчка в строчку. Но пальцы его, пальцы врожденного скульптора, были еще удивительнее. Он лепил белок и головы товарищей, иногда очень смешные, в особенности тех, которые наделяли его тумаками. Мстил он своеобразно. Своими произведениями высмеивал тех, кого не любил.
Каригайла очень интересовался Джюгасом. Нередко разговаривал с пареньком. Частенько навещал лачугу на берегу Лидекупис. Зоркий глаз председателя следил, чтоб Живодер не растоптал молодой талант. А этот дармоед где-то шлялся. За убитых серн он некоторое время копал торф. Потом его видели в обществе придурковатой знахарки, которая лечила наивных старушек «чудотворными травами». Но и у нее он пробыл недолго. Люди поговаривали, что он, видать, по старой привычке, поднял свой тяжелый кулак, а та каким-то едким варевом обожгла ему щеку. И опять он ходил одинокий,
Наступил последний день школьного года. Джюгас окончил первым и так и светился радостью. Окружающий мир казался ему полным открытий, мечтаний и надежд. Не надо терять времени! Я даже подумал, что за лето Джюгас многое перечитает и осенью перескочит через класс. Ведь это для него совсем не трудно!
И вот все собираемся в классе. Мне на стол ставят букеты. Каригайла расхаживает в праздничном пиджаке, к которому приколота партизанская медаль. Он сияет словно весеннее солнышко и таинственно озирается. А Джюгаса нет.
Но вот заходит мой лучший ученик. Он что-то несет в бумаге. Кладет мне на стол. Семиногий конь! Тот самый, который передо мною и сегодня.
Я осмотрел скульптуру и ничего не понял. Страшный взгляд, змеиная шея, пять разящих копыт, тупая звериная сила.
— Что же ты, Джюгас, вылепил? Как назвать это животное?
— Фашист!.. — ответил мальчик.
Голубые глаза Джюгаса сверкали. Засмеялся и Каригайла, довольный, что удалось удивить старого учителя.
Принес я к себе подарок и долго рассматривал коня-чудовище, а оно своим дьявольским глазом смотрело на меня.
Как лаконично, сильно, художественно выражено кровавое поветрие, принесшее миллионам страдания, скорбь и смерть.
Может, такой же фашист, охваченный кровавой жадностью, уложил в могилу отца Джюгаса?.. А сотни и тысячи невинных людей, не вернувшихся в свое семейное гнездо?
Таков наш век. Век больших и решающих схваток. Этого не скрыть даже от наших детей. Они также участники и свидетели…
Так философствовал я, скромный деревенский учитель, глядя на произведение Джюгаса.
В середине лета я уехал в санаторий в Друскининкай лечить ревматизм. Покинул резвого веселого Джюгаса. Оставил ему стопку книг.
— Когда надоест играть — читай. А что ты мне вылепишь?
Голубые глаза мальчика были серьезны. В них отражалось синее небо. Джюгас следил за полетом ласточек. Птицы поднялись высоко, блестя крылышками.
— Есть ли, учитель, птица, которая достигнет самой высочайшей синевы?
— Есть.
— Как она называется?
— Человек, — и я пальцем указал на него самого.
— Я?.. — по-детски удивился Джюгас.
— Да, ты.
Он проводил меня до большака. Идти с Джюгасом было хорошо, весело. Мне, старому холостяку, казалось, что у меня — славный сын!
Вернувшись после отпуска, я сразу же спросил Каригайлу:
— А наш Джюгас? Каких необыкновенных птиц и зверей он тут вылепил?
Печаль лежала на лице друга. Он опустил голову. Молчал. Долго, долго молчал.
…Это случилось в середине лета, когда земля очень зеленая и пахучая, небо синее и высокое, птицы поют самые красивые песни, а сердца людей полны тихой радости. Джюгас собирался удить и ловил кузнечиков. У подножия холма в калужнице он нашел авторучку. Это была удивительная находка! Синяя, с металлической блестящей головкой. Авторучка — мечта всех деревенских учеников. С какой завистью Джюгас посматривал на мою старенькую «литуанику», купленную еще до войны…