Секретная просьба (Повести и рассказы)
Шрифт:
12-го июля, впервые за все эти месяцы, заключённых собрали вместе. Была устроена церемония лишения осуждённых чинов и званий. Называлось это гражданской казнью. С осуждённых должны были сорвать эполеты и ордена, бросить в огонь. Над головой у каждого переломить шпагу.
Николай I находился в это время далеко за городом в Царском Селе. Он приказал, чтобы через каждые 15 минут к нему являлся фельдъегерь, сообщал о том, как идёт церемония.
Приехал первый фельдъегерь:
— Построены, ваше величество. Генерал-адъютант
— Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?
— Да что-то не очень видно, ваше величество.
Прибыл второй фельдъегерь:
— Костры разложены, ваше величество.
— Так.
— Генерал-адъютант Чернышёв дал приказ срывать эполеты и ордена.
— Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?
— Да что-то не очень видно, ваше величество.
Третий курьер явился:
— Срывают эполеты и ордена, ваше величество. Бросают в огонь.
— Так.
— Генерал-адъютант Чернышёв отдал приказ ломать шпаги над головами.
— Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?
— Да что-то не очень видно.
Четвёртый курьер примчался:
— Шпаги ломают, ваше величество.
— Так.
— Генерал-адъютант Чернышёв отдал приказ в каторжные халаты одеть виновных.
— Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?
— Осмелюсь доложить, государь, смеются, кажись, злодеи.
Царь побагровел, в гневе посыльным бросил:
— В цепи презренных, в цепи. Разойдись! — закричал посыльным. Схватился рукой за сердце. — Дурново! Дурново!
Мчит Дурново, тащит капли ему от сердца.
Гордо встретили декабристы приговор суда. А вот морской офицер лейтенант Бодиско расплакался.
— Морской офицер лейтенант Бодиско расплакался, — доложил генерал-адъютант Чернышёв царю.
Николай I улыбнулся, остался доволен.
— Вижу, среди негодяев хоть и один, да человек благородный есть. Если бы знал — помиловал. Что же он говорил?
Что говорил Бодиско, генерал-адъютант Чернышёв не знал.
— Разузнать. Доложить! — приказал Николай I.
Стал хвастать царь своим приближённым, что морской офицер лейтенант Бодиско расплакался.
Похвастал брату.
Похвастал жене.
Адъютантам своим похвастал.
— Расплакался! Расплакался! Расплакался! — повторял государь. Даже повеселел. Даже по-мальчишечьи насвистывать что-то начал. — Расплакался! Расплакался! А сегодня я вам передам, что при этом сказал Бодиско.
Разнесли адъютанты налево, направо слова государя о том, что морской офицер расплакался.
— «Среди негодяев человек благородный есть. Если бы знал, помиловал» — вот что сказал государь.
В богатых домах Петербурга о слезах лейтенанта Бодиско только теперь и речь.
— Морской офицер расплакался!
— Морской
Правда, надо сказать, что активного участия в восстании Бодиско не принимал. И по решению суда наказание было вынесено ему, по сравнению с другими, совсем не суровое, а даже, скорее, мягкое. Как других, не отправляли его на вечную каторгу. Лишался Бодиско чинов и дворянства, ссылался в Сибирь на поселение.
Вечером генерал Чернышёв снова докладывал царю:
— Дознались, ваше величество.
— Ну-ну. Что говорил Бодиско? Какими словами каялся?
— Ваше величество, он того…
— Что «того»? — насупился царь.
— Плакал этот злодей не потому, что в тяжких грехах раскаялся. Счёл, разбойник, ваше величество, за личное унижение столь мягкий ему приговор. «Стыдно смотреть мне в глаза товарищам» — вот что сказал Бодиско.
Петербург. Лето. Июльский рассвет. Неохотно плывут облака. Нева ещё сонно дремлет. Шпиль Петропавловской крепости шпагой вонзился в небо.
Осуждённых ведут на казнь. Вот они, пятеро: Кондратий Рылеев, Павел Пестель, Сергей Муравьёв-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин, Пётр Каховский. Идут они в белых льняных рубахах. Прощально звенят кандалы.
Кронверк Петропавловской крепости. Слева стоят солдаты. Справа стоят солдаты. Помост. Два столба. Перекладина. В красной рубахе палач. Пять верёвок, как змеи, петлей свисают.
Идут декабристы. Двадцать шагов до смерти… десять… последних пять.
Генерал-адъютант Чернышёв, он старший и тут — при казни, сидит верхом на коне, смотрит на обречённых. В руках у генерала лорнет. То поднесёт он его к глазам, то на секунду опять опустит.
Ждёт генерал-адъютант Чернышёв, не дрогнет ли кто-нибудь из осуждённых. Не раздастся ли стон, не сорвётся ли крик.
Четыре шага до смерти. Идут декабристы. Открытый, бесстрашный взгляд. Три шага. Два. Последний предсмертный шаг.
— Начинай! — закричал Чернышёв.
Накинул палач на осуждённых петли. Затянул. Перепроверил. Из-под ног ловким ударом выбил скамейки.
Натянулись верёвки-змеи, превратились в тугие струны.
Снова поднёс к глазам генерал-адъютант Чернышёв лорнет.
И вдруг… Оборвался Рылеев.
И вдруг… Оборвался Сергей Муравьёв-Апостол.
И вдруг… Оборвался Каховский.
Солдаты, присутствовавшие при казни, замерли. Кто-то быстро перекрестился, зашептал:
— Помиловал господь, помиловал.