Секретная просьба (Повести и рассказы)
Шрифт:
— Лёшка! Лёшка!
Едва пристроится к мельничным делам, с пригорка вопит Харитина:
— Лёшка! Лёшка!
Так и крутится мальчик целый день между Полубояровым и Харитиной, между мельницей и индюшатником, хоть разорвись на две части!
Через несколько дней барыня вызвала Лёшку, стала расспрашивать о Петрограде.
Мальчик и Олимпиаде Мелакиевне принялся рассказывать про то, как разъезжали грузовики, про Арсенал и как арестовывали жандармов.
— Ох,
Лёшка замялся:
— Про всякое.
— Ну, а про что такое всякое? Про землю небось говорят?
— Говорят.
— Злодеи, — ругнулась Ширяева. — Разбойники.
Барыню на селе не любили. И за землю брала втридорога — сдавала в аренду за копну из трёх снятых. И к барскому лугу не подпускала. А с лесом! Да пропади ты пропадом, этот лес: дерево не руби, валежник не выноси, грибы, ягоды не собирай.
— Моё! — чуть что кричала Ширяева. — Что хочу, то и делаю!
О разделе помещичьей земли в Голодай-селе заговорили сразу же после Февральской революции. Шумели много. Дыбов предлагал идти и немедля землю брать силой. Прасковья Лапина, так та за то, чтобы и вовсе прогнать Ширяеву. Дед Качкин заговорил о возможном выкупе. Однако многие колебались. А тут из уезда прибыл представитель. Собрали мужиков к собакинскому дому, и приехавший выступил с речью. Говорил долго: и о русском мужике — вековом кормильце, и о славном народе-богатыре, и о власти народной.
Развесили мужики уши, стоя слушают. Хорошие, сладкие речи. Кончил представитель выступать, а о земле ни слова.
— А как же по вопросу земли? — сунулся дед Качкин.
— С землёй? — Представитель задумался. И снова принялся говорить, опять долго и очень красиво. Произносил слова диковинные и непонятные. Запутал мужиков вконец, и те поняли только одно: землю самим не трогать ждать Учредительного собрания.
Что такое Учредительное собрание, когда соберётся и зачем его ждать, приехавший не объяснил.
Расходились мужики возбуждённые.
— Чего ждать? — выкрикивал Дыбов. — Брать землю — и крышка!
— Гнать Ширяеву взашей!
— Громить мельницу!
Пошуметь мужики пошумели, однако на этот раз разошлись по домам.
Помещицу Олимпиаду Мелакиевну одолевали разные недуги: то голова, то печень болит, то неожиданно в барском боку заколет. А самое страшное: мучилась Ширяева по ночам — страдала бессонницей.
И барыня вспомнила Лёшку. Вызвала.
— Так ты, говоришь, у аптекаря служил?
— Служил.
— Толк в порошках понимаешь?
— Понимаю.
— Поедешь в город, — сказала Ширяева, — за лекарствами.
Дед Сашка забегал, засуетился. «Во как. Повезло, —
— Оно, конечно, — рассуждал старик, — хворь — вещь поганая. Человек ли, зверь ли, птица — каждый от неё, проклятой, мучается. Только мнение моё такое — барыня наша прикидывается.
— Как — прикидывается? — не понял Лёшка.
— Очень тебе даже просто, — ответил старик. — Ничего у неё не болит. Это так, для фасону. Ширяевы — они все такие. И барыня прошлая тоже всё головой мучилась. А дожила до девяноста годов. Живучие, гады…
Наслушавшись дедовых речей, Лёшка устроил такое: вернувшись домой, смешал порошки — те, что от головы, с толчёным перцем, те, что для сна, с сушёной горчицей. Понёс барыне.
— Так какие от головы? — спросила Ширяева.
— Вот эти.
— А от бессонницы?
— Эти.
— Хорошо. Вот от головы мы и попробуем.
Налила Олимпиада Мелакиевна в стакан воды, развернула порошок, поднесла ко рту, высыпала на язык. И вдруг барыню словно громом ударило: перекосилась, закашлялась и выплюнула всё.
Перевела Ширяева дух.
— Ты что за гадость привёз? — набросилась, негодуя, на Лёшку.
— Так, так полагается. Так в Питере… Графиня Потоцкая их принимает. Это самые что ни на есть лучшие порошки, — уверяет Лёшка. Уверяет, а сам искоса поглядывает на помещицу: боится — не схватила бы лежащую на столе скалку.
Однако всё обошлось. Барыня успокоилась.
— Графиня, говоришь?
— Так точно, барыня, — заторопился Лёшка. — И графиня Потоцкая, и князь Гагарин, и генерал Зубов — все принимают.
— А как же их принимать? — уже совсем миролюбиво спросила Ширяева. Уж больно они злые. Чистый перец.
— А оно водичкой, водичкой запить, — стал объяснять Лёшка. — И сразу. И зажмурив глаза. И на язык поглубже. Оно и незаметно.
Барыня послушалась, приняла порошок. Каждый день стала Олимпиада Мелакиевна принимать изготовленные Лёшкой лекарства. Обжигает горчица рот, дерёт горло перец. Кривится барыня, но принимает. И что самое странное помогли порошки! И те, что от головы, и те, что для сна. На пользу пошли лекарства.
А как-то в гостях у Ширяевой был сосед помещик Греховодов. Разболелась у Греховодова голова. Олимпиада Мелакиевна ему и говорит:
— Одну минуточку. У меня чудесное есть лекарство.
Насыпал Греховодов порошок на язык и сразу же выплюнул. Набежали у бедного слёзы.
— Что же это вы, Олимпиада Мелакиевна? — обиделся гость. — Это же перец.
А Ширяева смеётся.
— Чудесные, — говорит, — порошки. Их в Питере все принимают: и графиня Потоцкая, и князь Гагарин, и генерал Зубов.