Секретные архивы НКВД-КГБ
Шрифт:
— Угощайтесь, — радушно предложил он певице. — Пели вы замечательно. Лучше вас петь народные песни никто не умеет. Я предлагаю выпить за ваши дальнейшие успехи.
Поблагодарить бы Руслановой вождя или, на худой конец, смолчать, а она, то ли от выпитого вина, то ли от задиристого характера, возьми да и ляпни:
— Иосиф Виссарионович, а нельзя ли сделать так, чтобы накормить моих земляков в Поволжье? Там ведь засуха и люди голодают.
— Голодают? Не может быть. Мне об этом не докладывали. Но раз вы просите, то накормим. Идите, веселитесь, а потом что-нибудь спойте.
Когда
— Ты слышал? Какая речистая, да? За земляков заступается. А ты ее любишь?
—Как поет, люблю. Других и знать не хочу,—пьяновато ответил Буденный. — А так... пока что не настолько коротко знаком.
— Ладно, пусть пока попоет, — милостиво кивнул Сталин. — Но не в этом зале. В Кремль ее больше не приглашать!
Эта сцена не придумана, она была на самом деле, во всяком случае, именно так она описана в воспоминаниях современников, присутствовавших на том банкете. Мог ли кто тогда подумать, что «пусть пока попоет» это не просто слова, это приговор. Отсроченный, но приговор.
И вот теперь, десять лет спустя, произошло то, чего не могло присниться в самом страшном сне: любимая всей страной певица сидит во Внутренней тюрьме Лубянки и, стараясь не сказать лишнего, отвечает на вопросы следователя.
— Вы сказали, что до 1929 года были замужем за чекистом Науминым,—заглянул в бумаги следователь. — Что было потом? Он вас бросил? Исчез, как и предыдущий муж Степанов? А дети, куда вы дели детей?
— Детей у нас не было, — устало отбивалась Лидия Андреевна. — А Наумин меня не бросал, это я бросила его. Может, это и нехорошо, но так случилось. На одном из концертов я познакомилась с известнейшим конферансье Михаилом Гаркави. Мы стали всгречаться, потом начались совместные поездки, совместные концерты, а потом мы поженились.
— Это был ваш последний муж?
— Нет, в 1942-м я с ним развелась и вышла замуж за генерала Крюкова. В то время он...
— Стоп, — поднял руку следователь. — О Крюкове потом. А сейчас меня интересует, как вы оказались в Казани. Ведь арестованы вы были в Казани?
— В Казани, будь она неладна, — вздохнула Лидия Андреевна. — Дала себя уговорить. Вообще-то, в составе концертной бригады я была в Ульяновске, а оттуда меня пригласили в Казань. Обещали хорошие сборы, вот я и согласилась.
— Кто был с вами на гастролях?
— Мои аккомпаниаторы Максаков и Комлев, а также конферансье Алексеев.
— Имеющимися в распоряжении следствия материалами установлено, что вы вместе с Алексеевым неоднократно вели разговоры антисоветского содержания. Вы это признаете?
Дело прошлое, но первого экзамена Русланова не выдержала и, грубо говоря, сдала своих друзей, наговорив о них такого, что их тут же арестовали, а потом отправили в лагерь. Справедливости ради надо сказать, что несколько позже этот грех она искупила: как только представилась возможность, Лидия Андреевна бросилась на защиту друзей. А вот они... они вели себя, мягко говоря, не по-джентльменски. Максаков, например, на первом же допросе заявил:
— Мало того, что Русланова поддерживала меня в моих антисоветских высказываниях,
Что тут скажешь?! Человеку за шестьдесят, в тюрьму не хочется, а следователь так и тянет жилы, требуя компромат на Русланову. Вот и дрогнул старик, сломался, впрочем, не он один...
Между тем допросы шли своим чередом, они продолжались утром и вечером, днем и ночью, иногда по шесть—семь часов подряд. Постепенно, исподволь следователь подбирался к самому главному.
— Где, когда и как вы познакомились с генералом Крюковым? — поинтересовался майор Гришаев.
— В мае 1942-го в составе концертной бригады я выступала во 2-м гвардейском кавалерийском корпусе, которым командовал Крюков. Там мы и познакомились.
— А когда оформили брак?
— В июле.
— Был ли женат Крюков раньше?
— Да. Но его жена умерла в 1940 году.
— Естественной смертью?
— Нет. Она покончила самоубийством, отравившись уксусной эссенцией.
— Почему?
— Вроде бы ей кто-то сказал, что Крюкова арестовали. Она не выдержала этого удара и отравилась, оставив пятилетнюю дочь.
— Скажите, а вы бывали с Крюковым в цирке? — задал следователь совершенно неожиданный вопрос.
— В цирке? Бывала. По-моему, дважды.
— А притон «Веселая канарейка» посещали?
— Не знаю ни о каком притоне.
— Бросьте! Нам хорошо известно, что на квартире заведующего постановочной частью Марьянова устраивались самые настоящие оргии. Вначале Крюкова туда водили его адъютанты Алавердов и Туганов — до призыва в армию артисты казачьего ансамбля, а потом он захаживал туда вместе с вами.
— Первый раз слышу, — отрезала Лидия Андреевна. — Ни в каком притоне я не бывала.
Бывали, Лидия Андреевна, ох, бывали! А доблестный генерал вообще оттуда не вылезал, причем не только до, но и после женитьбы.
Арестованный в те же дни Александр Марьянов не стал запираться и прямо сказал, что с появлением генерала Крюкова жизнь притона приняла, как он выразился, более разнузданную и массовую форму разврата. Перед своими любовницами, особенно перед некоей Аллой Ивановной, генерал любил шикануть: он присылал в притон своих поваров, огромное количество продуктов, горы фруктов и целые батареи водки, вина и коньяка.
С появлением Руслановой к Алле Ивановне генерал Крюков начал охладевать, а потом вообще отправил ее куда-то в тыл. Свидания с Лидией Андреевной происходили, как правило, в квартире Марьянова. Но вот ведь закавыка: словно что-то заподозрив, Русланову ни шаг не отпускал ее муж Михаил Гаркави, и в «Веселую канарейку» приходил вместе с ней. Выход подсказала сама Лидия Андреевна.