Секретные архивы НКВД-КГБ

Сопельняк Борис Николаевич

— Он любит выпить, — шепнула она своему воздыхателю. — Особенно под хорошую закуску.

Генерал все понял и приказал своим адъютантам, как он говорил, взять Гаркави в окружение и не выпускать из-за стола, пока тот не упьется до положения риз. Как только бесчувственное тело Гаркави укладывали на диван, Крюков и Русланова отправлялись в другую комнату.

Не стал запираться и арестованный Алавердов. Рассказав, что Крюков превратил в бордель корпусной госпиталь, Алавердов отметил, что со своими подружками из медперсонала генерал поступал весьма гуманно: когда они ему надоедали, он переводил их в другое место, не забыв при этом наградить медалями, а то и орденами.

— Я тоже получил

орден Красной Звезды и представлен к ордену Отечественной войны первой степени, — не без гордости признался он.

— За какие заслуги?

— В приказе сказано, что за выполнение боевого задания командования.

— А на самом деле?

—На самом деле никаких заданий командования я не выполнял, в боевых операциях не участвовал и ни одного немца не убил. Зато ревностно выполнял все личные поручения генерала Крюкова.

— К чему они сводились?

— К тому, что я систематически привозил из Москвы в корпус Русланову, а в те дни, когда мы с Крюковым приезжали в притон, организовывал ему встречи с Руслановой в «Веселой канарейке».

Надо сказать, что Лидия Андреевна в долгу не осталась и отплатила не только Алавердову, но и Марьянову. Когда ее ознакомили с их показаниями, она признала, что в квартире Марьянова бывала, что эта квартира была в помещении цирка, что после представления Марьянов приглашал их туда поужинать.

— Однажды мне бросилось в глаза, — мстительно продолжала Русланова, — что стол накрыт с чисто женским вкусом. Я спросила, кто накрывал стол, и Марьянов жеманно ответил, что сделал это сам. Во время ужина он вел себя с Алавердовым как-то не по-мужски. У меня возникло подозрение, что Марьянов и Алавердов находятся в противоестественной половой связи. По дороге домой я высказала свои подозрения Крюкову, но он счел их необоснованными.

— Вы же точно знали, что Алавердов и Марьянов педерасты. Зачем вы это скрываете?

— Я не скрываю. Точных данных у меня не было, а о своих подозрениях я сказала.

В те времена такого рода подозрений было достаточно, чтобы угодить за решетку. Так что ответный удар Лидии Андреевны оказался по-снайперски точным и результативным.

Все эти разговоры и взаимные разоблачения происходили на Лубянке в 1948-м, а тогда, в 1942-м, эта не очень симпатичная история закончилась пышной свадьбой, и Лидия Андреевна стала генеральшей.

ВАЛЮТЧИЦА, СПЕКУЛЯНТКА, АНТИСОВЕТЧИЦА

Следствие между тем шло полным ходом. 5 октября 1948 года наступил день одного из самых главных допросов.

— Какие правительственные награды вы имеете? — с ходу начал майор Гришаев.

— Я награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

— А разве других наград вы не имеете? — уточнил следователь.

— Имею, — поникла Русланова. — Вернее, имела. В августе 1945-го я была награждена орденом Отечественной войны 1 -й степени. Однако в 1947-м по решению правительства этот орден, как незаконно выданный, у меня отобрали.

— А за что, за какие заслуги вас наградили?

— Насколько мне помнится, в приказе было написано, что за культурное обслуживание воинских частей и за то, что на мои деньги были изготовлены две батареи «катюш». Между прочим, бойцы их называли не «катюшами», а «лидушами». Да и по фронтам я помоталась...

— Судя по всему, этого приказа вы не читали, а там вы выглядите чуть ли не героиней. Оказывается, вы награждены «за успешное выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество, а также за активную личную помощь в деле вооружения Красной Армии новейшими техническими средствами».

А ведь это правда, и доблесть была проявлена,

и мужество проявлено не показное! Концерты под бомбежками были? Были. На передовой солдатам пела? Пела. С отступающими частями грязь месила? Месила. В снегах замерзала? Замерзала. Вот, скажем, что писал в своих воспоминаниях один из членов фронтовой концертной бригады:

«Батарея, в которую мы прибыли, была расположена всего в трех километрах от немцев. В орудийном расчете нас встретили необычайно тепло. Руслановой пришлось петь не столько под аккомпанемент баянистов, сколько под грохот орудийных залпов и разрывы фашистских снарядов. Чтобы отвлечь внимание противника от нашей батареи, все соседние огневые точки открыли огонь и приняли на себя удары фашистской артиллерии. А после концерта наши артиллеристы, как они сказали, в честь московских артистов, ударили по врагу сразу из всех стволов!»

Известный писатель Валентин Катаев свои впечатления о фронтовых концертах Лидии Руслановой летом 1942 года опубликовал в «Огоньке». Вот что он, в частности, писал:

«Известная исполнительница русских народных песен Лидия Русланова почти с первых дней войны разъезжает по частям героической Красной Армии, выступая перед бойцами. Она ездит с маленькой группой. Где только они не побывали! И на юге, и на юго-западе, и на севере! Они дали сотни концертов. Вот как проходил один из них. Лес. В лесу очень сыро. Маленький, разбитый снарядами домик. Совсем недалеко бой — артиллерийская подготовка. Осколки срезают сучья деревьев. Прямо на земле стоит Лидия Русланова. На ней яркий сарафан, на ногах лапти. На голове цветной платок. На шее бусы. Она поет. Ее окружают полторы сотни бойцов. Это пехотинцы. Они в маскировочных костюмах. На шее автоматы. Они только что вышли из боя и через полчаса должны снова идти в атаку.

Это концерт перед боем. Вот она кончила. Молодой боец подходит к ней и говорит: “Спасибо. Сердце оттаяло. Спойте еще”. И она поет. Поет широкую, чудесную песню “Вот мчится тройка удалая”. Но в разгар пения подана команда. Бойцы уходят в лес. Через минуту лес содрогается».

А вот воспоминания народного артиста СССР Анатолия Папанова: «Военный госпиталь. Коридор, заставленный кроватями. И громкий, словно пытающийся скрыть неуемную радость, голос

Лидии Руслановой: “Валенки, валенки...” Пластинку крутят несколько раз. Мы знаем, что ее ставят по просьбе оперируемого бойца. Ему надо ампутировать ногу, а анестезирующих средств у врачей нет. Он согласился на операцию без наркоза. Попросил только: “Поставьте мою любимую песню “Валенки”».

А однажды ей пришлось петь для одного-единственного слушателя.

— Приехали мы как-то в госпиталь, — рассказывала несколько позже Лидия Андреевна, — выступили в заставленном кроватями коридоре, а потом подходит ко мне врач и говорит: «В соседней палате отходит тяжело раненный разведчик. Его последнее желание — услышать вас голос. Спойте ему что-нибудь, потихоньку». Я тут же метнулась в палату. Смотрю, на подушке забинтованная голова молоденького парнишки. Одни глаза видны, чистые-чистые, голубые, но с нехорошей поволокой. Положила я его головенку себе на колени, дрожу вся, плачу, но пою. Тихонечко так, баюкаю солдатика и пою — про лес, про речку, про девицу-красавицу, которая ждет возлюбленного. Полночи так просидела. А потом пришел врач и велел отвезти парнишку в операционную. На мой вопросительный взгляд ответил: «Безнадежно. Но попробуем». «Выживет! — сказала я. — Обязательно выживет. Мне надо уезжать, но имейте в виду, что сердцем я буду рядом». И, что вы думаете, выжил мой парнишка! Выжил и вернулся в строй. Я даже письмо от него получила. И какое письмо: он писал, что выжил благодаря моим песням, и называл меня своей второй мамой.