Секретные материалы: Хочу верить
Шрифт:
Как бы там ни было, он наконец сел на диван и сказал:
— Сядьте. Пожалуйста. Я прошу.
Она огляделась, куда бы сесть, но стульев здесь не было, и она все-таки села с ним на диван, постаравшись оставить побольше места между ним и собой. Надо было уважить его просьбу — в конце концов он ее не приглашал, она приехала сама.
— Итак, — сказал он, сложив руки на коленях, — вы приехали у меня что-то спросить.
Она кивнула, и он доброжелательно
— Мы одни, — сказал он, — моего соседа нет дома. Можете говорить совершенно свободно.
Класс. Именно на это я и надеялась — оказаться наедине с этим жутким типом… будто у меня и без того мурашки по коже не бегут.
Она вздохнула:
— Вы мне кое-что сказали…
— Да, — кивнул он.
— Вчера, там, в снегу.
— Да. Я сказал: «Не опускайте рук».
Пришел черед Скалли кивнуть. Как-то ей стало непонятно почему легче, что отец Джо предвосхитил ее цель.
— Мне нужно знать, — сказала она, — что вы имели в виду.
Он пожал плечами:
— Не имею ни малейшего понятия.
Она уставилась на него.
Он поднял брови, улыбнулся с некоторым разочарованием:
— Вы надеялись на другой ответ?
Она отвернулась. Мысли ее разбегались, она помолчала, чтобы их собрать, потом спросила:
— Вы что-нибудь обо мне знаете?
Его улыбка могла бы быть торжествующей, не знай она, кто он такой.
— Помимо того, что я вам отвратителен, дорогая?
— Вы ничего обо мне не читали? В газетах, в журналах? Не искали в Интернете?
— Нет, у меня даже нет компьютера.
Она попыталась снова:
— Вы знаете, чем я занимаюсь? Чем занималась раньше и чем сейчас?
— Нет. Но я вижу, что вы человек верующий.
Тут не надо было экстрасенсом быть: золотой крест на шее давал возможность любому балаганному фокуснику изобразить процесс чтения мыслей, — как она и говорила Малдеру.
Но отец Джо добавил:
— Но верите вы не в то, во что верит ваш муж…
— Он не мой муж.
Почему она это сказала так резко? Понятно было, что бывший священник к этому прицепится, и сейчас его взгляд переместился с ее лица на этот золотой крест.
— Вы не хотите рассказать мне о себе, моя дорогая?
— Нет.
— Вы… вы хотели бы исповедаться?
Она уставилась на него со смешанным чувством ужаса и омерзения.
— Я не думаю, что вы каким-либо образом имеете право…
— Судить? Вероятно, нет. Но ведь выменя осудили?
Она
— А вы не заслужили осуждения?
— Как растлитель? Как педераст? Как мерзость в земном царстве Господа?
— Как все это, да.
Улыбка его была доброй, от чего ей еще жутче стало.
— И все же, доктор Скалли, разве я не создание Божие, как и вы?
Она встала.
— Не думаю, что Бог когда-нибудь признает вас — после того, что вы сотворили с этими мальчиками.
На полпути к двери ее остановил его голос, в котором прозвучало что-то от проповедника с кафедры:
— Знаете ли вы, почему мы здесь живем? Мы, называющие своим домом этот мерзкий ящик с монстрами?
Она обернулась. Он продолжал:
— Потому что мы ненавидим друг друга так же, как ненавидим сами себя. За наши мерзкие пристрастия.
Ее приподнятая губа скорее напомнила собачий оскал, чем улыбку человека:
— От этого они не становятся ни на каплю менее мерзкими.
Он развел руками, почти как в жесте благословения.
— Но откуда же идут эти пристрастия? Эти наши неуправляемые импульсы?
— Не от Бога, — сказала она.
— Не от меня, — ответил отец Джо. — Я себя кастрировал в двадцать шесть лет.
Это ее потрясло. И правда ад. Но это ад отца Джо, и ей оттуда надо было уйти. Она пошла к двери.
— И о видениях этих я тоже не просил, — сказал он ей вслед.
Она остановилась, держась уже за ручку двери. Оглянулась.
— «Притчи», 25:2, — сказал он.
— Что? — спросила она, сдвинув брови.
— «Слава Божия — облекать тайною дело, а слава царей — исследовать дело».
— Не смейте мне Писание цитировать!
Он спросил спокойно:
— Зачем вы приезжали?
Она ничего не сказала. Ее трясло, рука лежала на ручке двери… но не повернула ее.
— Чего вы боитесь, дитя мое? — спросил он.
Она, все так же хмурясь, ответила:
— Вы сказали: «Не опускайте рук» — почему? О чемэто было?
Он пожал плечами, покачал головой, и перепутанные змеи его волос будто ожили, всколыхнулись.
Почти выведенная из себя, она шагнула к нему и спросила требовательно:
— Зачем вы это сказали?
Он смотрел на нее, не мигая. Голос его упал почти до шепота:
— Я не знаю.
— Не верю!
— Я не лгу вам. Я говорю правду.
— Это были вашислова — что они значили?