Секретный фарватер (ил. П.Павлинова)
Шрифт:
Олафсон недоверчиво проворчал что то и, укладываясь, натянул одеяло на голову…
Глава третья
АНГЛИЙСКИЙ НИКЕЛЬ
На следующий день Олафсон заболел.
Утром заключенных вывели на строительство укреплений — стало известно о приближении Советской Армии.
Нэйл, стоя над вырытым окопом, обернулся и рядом с собой увидел Олафсона.
Тот
— Заслони меня от Гуго! — пробормотал он.
Надсмотрщик, Кривой Гуго, тоже имел свою дневную норму. Черная повязка закрывала его левый, выбитый, глаз. Но правым он видел очень хорошо. Целый день, стоя вполоборота, следил за узниками этим своим круглым, сорочьим глазом. И, если кто нибудь проявлял признаки слабости или начинающейся болезни, немедленно раздавалась короткая ругань, а вслед за ней очередь из автомата…
Нэйл загораживал собой Олафсона до тех пор, пока тот не собрался с силами.
Когда тачки покатились по дощатому настилу, Олафсон успел негромко сказать:
— Спасибо! Я должен во что бы то ни стало продержаться до прихода русских!
Однако вечером в блоке его начал бить озноб. Он уткнулся лицом в подушку, стараясь не стонать. Несколько раз Нэйл подавал ему пить.
— Ты хороший малый, Джек! — прошептал он. И — почти беззвучно: — Я бы рассказал, если бы мог. Честное слово, я бы тебе рассказал…
После полуночи он совсем расхворался. В бараке уже спали. Старый лоцман сдерживал стоны, чтобы не разбудить товарищей. Дыхание его было тяжелым, прерывистым.
Нэйл перегнулся к Олафсону через узкий просвет, разделявший их койки.
— Я вызову врача, — сказал он не очень уверенно.
— Нет! Прошу тебя, не надо! Меня сразу же уволокут из блока, чтобы делать надо мной опыты. Нас разлучат с тобой. А это нельзя. Быть может, я все таки решусь… Да, быть может… Дай мне воды!
Зубы его дробно застучали о кружку.
— Сохнет во рту, трудно говорить. Придвинься ближе! Еще ближе!. Джек, мне не дождаться русских.
— Ну что ты! Не так ты еще плох, старина!
— Нет, я знаю. Завтра Гуго меня прикончит. А русские могут не прийти завтра. О, если бы они пришли завтра!
Он судорожно сжал руку Нэйла своей горячей потной рукой.
Нэйл забормотал какие то утешения, но старый лоцман прервал его:
— Не теряй времени! Я должен успеть рассказать. Да, Джек, я решился!
Он порывисто притянул Нэйла за шею к себе.
— Ты веришь в бога, Джек?
— Нет.
— А в судьбу?
— Верю иногда.
— И у тебя есть дети?
— Двое.
— Так вот! Жизнью своих детей, Джек, поклянись: то, что расскажу, передашь только русским!
— Хорошо.
— Ты понял? Русским, когда они придут! Кому нибудь из их офицеров. Лучше, понятно, моряку. Скорей поймет.
Нэйл повторил клятву. Потом приблизил
— Слушай! Ты был прав. Я видел «Летучего Голландца»…
Нэйл ожидал этого признания и все же вздрогнул и оглянулся. В блоке было по прежнему тихо, полутемно.
— Ты знаешь, о ком я говорю, — шептал Олафсон. — Ты сам видел его. Нет ни парусов, ни мачт. Это подводная лодка, и на ее борту говорят по немецки!.. Но я по порядку, с самого начала…
Олафсона, по его словам, поддели на старый ржавый крючок — на лесть. К стыду своему, он всегда был падок на лесть.
Однако вначале он считал, что никель — норвежский, а не английский! В какой то мере это оправдывало его.
То был 1939 год, декабрь. В Европе шла так называемая странная война. Кое кто с усмешкой называл ее также сидячей. Не блицкриг, а зицкриг! Противники лишь переглядывались, сидя в окопах друг против друга. Но Германия втайне готовила свое летнее наступление.
И Олафсон помог успеху этого наступления! Но, конечно, невольно и вдобавок в очень малой степени.
Старый лоцман жил в то время на покое, в своем тихом Киркенесе. Мог ли он думать, что Мальстрем войны уже грозно клокочет и пенится у порога его дома?
Но так оно и было. Вертящаяся водяная воронка внезапно хлестнула о берег волной, и та уволокла за собой Олафсона в пучину…
Как то вечером заявился к нему один моряк.
В Киркенесе его прозвали «Однорейсовый моряк», потому что он редко удерживался на корабле дольше одного рейса.
Вздорный был человек, скандальный! Пить даже по настоящему не умел. Раскисал после второго или третьего стакана. А пьяница не может быть хорошим моряком.
Оказалось, что сейчас он при деле, взят вторым помощником на… (он назвал судно), а к Олафсону явился с поручением. Владельцы груза убедительно просят херре Олафсона провести корабль шхерами до Ставангера.
— Я в отставке, — хмуро сказал Олафсон.
— О! Это то и хорошо! — подхватил Однорейсовый моряк. — Хозяева по ряду причин не хотят обращаться в союз лоцманов. Насчет груза не тревожьтесь! Никель! Никелевая руда! И порт назначения — Копенгаген. Что же касается вознаграждения…
Оно было так велико, что Олафсон удивился.
И все же он, вероятно, отказался бы. Не нравился ему почему то этот рейс, никак не нравился!
Но тут непрошеный гость пустился на лесть. Он даже назвал старика «королем всех норвежских лоцманов»!
И тот не устоял.
А может, просто захотелось еще разок пройти милыми сердцу норвежскими фиордами и шхерами, постоять, как раньше, на капитанском мостике у штурвала? Старые люди — те же дети…
С непроницаемо строгим лицом, попыхивая короткой трубочкой, всматривался Олафсон в знакомые очертания скал, медленно наплывавшие из тумана.