Секретный фронт
Шрифт:
– С датой я еще могу согласиться, с натяжкой допускаю ваши тринадцать часов, но вот эти самые пресловутые "ноль-ноль", прошу покорно не гневаться, совсем ни к чему, товарищ начальник штаба, - подшучивал над Алексеевым приехавший в штаб отряда Ткаченко.
– Я сам военный, сам сочинял донесения, знаю "ноль-ноль"...
Алексеев охотно принимал шутку, любовался вывешенной на глухой стене оперативной картой, поглаживал "горные кряжи" пухлой, волосатой рукой и, озорно скосив свои черные глаза, рокотал сочным баском:
– Дорогой Павел Иванович! Ваше время прошло. Вы
Бахтин, с улыбкой слушавший своего темпераментного начальника штаба, мягко остановил его:
– Павел Иванович приехал к нам не для переподготовки. Он хочет отправиться на место окружения.
– Да?
– удивленно спросил Алексеев.
– Туда выехали Мезенцев, Муравьев. Не много ли чести для жалкой кучки бандитов?
– Потомки нам не простят?
– спросил Ткаченко.
– Мы по необходимости, Павел Иванович. По долгу службы, а вы зачем?
Ткаченко оставил шутливый тон.
– Хотя бы потому, что данное происшествие, назовем его так, географически происходит в нашем районе.
– Ткаченко подошел к карте. Точно, вот здесь?
– Я уже указал пункт.
– Алексеев обвел пальцем заштрихованный кусок горной местности, выглядевший на карте в форме боба.
– Место удачное для обороны, но и для западни. По сводке этот кряжик проходит у нас под названием "Руда Кобыла". Вот тут сосредоточилась группа капитана Галайды, прикрывает тропы к границе, а вот здесь капитан Пантиков. В звании, как изволите слышать, повышен. Вам, Павел Иванович, придется отправиться, конечно, не в одиночестве, выделим сопровождающих, а вот относительно одежонки...
– У меня пальто с меховым воротником...
Алексеев, не дослушав Ткаченко, переглянулся с Бахтиным, и через десять минут посланный за обмундированием адъютант начальника отряда встряхивал слежавшийся на складе новый, остро пахнущий овчиной полушубок. Валенки с калошами и теплый треух могли предохранить от любого мороза.
– Синоптики обещают понижение температуры, - сказал Алексеев, - да и поедете на "виллисе", а это, как известно, продуваемая машина. Дороги заметает, придется подталкивать...
– Не привыкать подталкивать, - успокоил начальника штаба Ткаченко. А вот теперь, позаботившись об одном, давайте подумаем, как решить судьбу десятков человек... Я имею в виду обломки куреня Очерета. Или поднявший меч?..
– Ткаченко подошел к окну, зябко поежился. Штаб топили плохим углем, и в комнатах было прохладно. В тишине затянувшейся паузы отчетливей слышался тягучий посвист ветра, шуршание сухого снега по заледенелым стеклам и громкое тиканье старинных часов.
Обернувшись, Ткаченко увидел Алексеева, закрывающего шторкой оперативную карту, и Бахтина, сосредоточенно курившего у стола.
– Так...
– Бахтин поднял глаза на Ткаченко, по лицу его скользнула страдальческая гримаса, только отдаленно напоминавшая улыбку.
– Теперь понятно, Павел Иванович, чем вы обеспокоены, почему сами решили
– Он кивнул на зашторенную карту.
– Нет, мы не будем мстить. Не будем добивать поверженных...
– Остановился, помял мундштук папиросы. Если они сложат свои... мечи. Если же остатки банды решат сопротивляться и если они захотят убить еще нескольких наших бойцов, тогда...
– он встал, резко сдвинул брови, - от меча и погибнут!
– Ресницы полуопущенных век Бахтина подрагивали.
– Нам хотелось, чтобы вы, Павел Иванович, на месте все увидели и, как человек военный, сделали выводы, - мягко сказал Алексеев.
– Да, убедитесь сами, - подтвердил Бахтин.
– От наших действий там будет зависеть поведение других бандформирований... Туда отправился Мезенцев, он сторонник духовного воздействия, его идея правильная, но правильные идеи требуют идеальных исполнителей.
– Если вы намекаете на меня, тогда надо спешить, чтобы засветло добраться до Рудой Кобылы.
Ткаченко распрощался, заехал в райком, домой, захватил на дорогу харчишек и, провожаемый обязательными напутствиями супруги "беречься и не простудиться", уселся рядом с шофером "виллиса".
Все напоминало фронтовую обстановку. Водитель в полушубке и треухе, автоматы у левого колена, карман, оттопыренный "лимонкой", запахи шуб, пресного снега, бензина. Позади молча сидели два сопровождавших сержанта, молодые парни с румяными щеками, в зимних шапках, закурчавленных паром. Температура снизилась до двадцати. Метель улеглась застругами. Небо по-прежнему придавливало тяжелыми облаками. Первые два десятка километров шли по шоссе, недавно расчищенному скреперами, а дальше вынуждены были держаться пробитых военными машинами грунтовых дорог. Как и предполагал начальник штаба, подчас приходилось вылезать для разминки, проталкивать через сугробы даже такую везде проходящую машину, как "виллис".
К месту добрались за четыре часа, заснеженные, озябшие. Приятный дымок от костра низко стлался по поляне. У темневшей стены леса стояли грузовики-фургоны. Возле костра толпились солдаты, курили, согреваясь, толкали друг друга.
Поляну окружал черноствольный пралес. Могучие буки сверху были накрыты снегом, откуда пласты его, срываясь, рассыпались, не долетев до земли.
– Я сейчас позову товарища майора, - сказал старшина с повязкой на рукаве.
– Как доложить?
– Как доложить?
– Ткаченко весело вгляделся в серьезное лицо старшины.
– Скажите ему: приехал секретарь райкома. Товарищ майор извещен!
Ткаченко видел уходящего дежурного, елочку следов за ним, чувствовал запахи дыма, ни с чем не сравнимого дыма от костра, горьковатого, пряного запаха далеких биваков. И так была знакома картина выстроенной и замаскированной под деревьями "материально-технической части" - техники, подготовленной к решительному броску. Он видел фургон с дымком над ним, возле фургона часового - вероятно, там были заключенные, им предстояло сделать последнюю попытку обратиться к благоразумию бандеровцев, чтобы избежать напрасного кровопролития, чтобы не пали от меча люди, сами поднявшие меч.